Читать книгу "Сильные. Книга 2. Черное сердце - Генри Лайон Олди"

— Молчи, — повторила Айталын. — Никто и не узнает. Видал драку?

— Видал.

— Повезло еще, что Кюн справился. А ну как не справится?

Я не стал рассказывать сестре, что я думаю по поводу давешней драки. Драка? Это не драка была, а песня! Песня дедушки Сэркена, ага. Медный змей-восьминог, железный орел-двуглавец? Как же, помню! И вот: плеть из молний, огонь изо рта... Где ты, дедушка Сэркен? Прячешься? Признавайся: ты воспел? Я-то знаю, как оно на деле: колотушкой по башке, рогатиной под ребра. Или просто сдавили, душат, вздохнуть не дают. Никаких тебе молний, змеев с орлами... А чтобы один боотур двух других разнял — такого, наверное, даже ты, дедушка, не сочинил бы! Чудо из чудес! Однако ж разнял, и кто? Зайчик! По сравнению с этим плеть-молния, адьярай-огнеплюй — баловство, детская забава.

Легкое преувеличение, сказал бы дядя Сарын.

— Эй, Зайчик!

Приосанившись, Кюн Дьирибинэ что-то втолковывал Бэкийэ Суоруну. Одноглазый степенно кивал, соглашался. Вид у Зайчика был столь рассудительный, что меня аж зависть взяла.

— ...прав, виноват — без разницы!

— Верно! — согласился Суорун. — А то в прошлый раз...

— В прошлый? — я подошел ближе.

— Ну, когда Буря с Тонгом сцепились...

— Так это у вас не впервые?!

— Какое там впервые!

— И что?

Одноглазый пожал плечами:

— Ничего. Разняли.

— Кто разнял?!

— Он и разнял, сын Первого Человека! Мой шурин! Уважаю, да!

Я уставился на Зайчика:

— Ты? Разнял?!

— Разнял! — Кюн гордо подбоченился. — Свадебное перемирие!

— Когда это ты успел?!

Мои собеседники задумались. Адьярай шевелил губами, Кюн загибал пальцы на правой руке. Рука Зайчика больше не висела тряпкой, пальцы прекрасно сгибались-разгибались. Ну да, на нас, боотурах, все зарастает, как...

— Вчера?

— Позавчера?

— Кюн, — я старался говорить внятно, словно ребенку втолковывал, почему рубаху не носят шиворот-навыворот. — Вчера тебя здесь не было.

— Врешь! А где я был?

— Ты был в Нижнем мире.

— Точно?

— Точней не бывает. Ты был в плену. В плену у Уота Усутаакы.

Зайчик моргнул. Открыл рот, собираясь ответить. Клыки! Клыки исчезли. Зубы парня выглядели острее, чем до пленения, и только. Шея? Короста, подозрительно смахивавшая на чешую, сошла. Обычные царапины, пустяк.

— У Уота? В плену? Ты уверен?

— Ты что, не помнишь?!

— Помню, — в голосе Зайчика я не услышал особой уверенности. — Ну да, Уот. Я с ним бился. В плену сидел...

— Кто же тогда здесь драчунов разнимал?!

Мы обернулись к Суоруну. Адьярай смутился:

— Он? Не он? Кто-то разнял, дьэ-буо!

И удрал, желая избежать дальнейших расспросов. Пусть бежит, от них с Кюном толку все равно не добьешься. Вспомнился давний разговор дяди Сарына со светлой Айысыт: «Ты спасла Саб и детей, но объяснить, как ты это сделала, не можешь. Ты не осознаешь свои навыки. Тебе это даже не интересно...» Тогда я мало что понял. А сейчас не понимал вообще ничего.

— Айда в дом, — вздохнул я. — Родителей обрадуем.

— Обрадуем? — удивился Кюн.

И вдруг просветлел лицом:

— Мы ж в плену сидели! Они нас заждались. Айда!

По дороге я трижды осмотрел пальцы своей правой руки. Когтей не было. Совсем. Разве что ноготь на мизинце выглядел длиннее обычного.

4

Первые Люди

— Вот, — говорю я. — Вернулись.

— Ах-хаа! — дядя Сарын ликует. — Уруй!

Ликует он долго. Закончив, наклоняется ко мне:

— А ты кто таков, юноша? Каких родителей будешь?

Ну, то, что дядя Сарын — Первый Человек, я увидел еще с порога. Тут и слепой увидел бы! Я только не знаю, как давно он Первый Человек. Неужели с момента моего отъезда в Нижний мир? Я, значит, уехал пленников спасать, а Сарын-тойон взял и опять запервочеловечился? Если так, трудно мне с ним будет. Скажу: «Усохни!» — а он бац, и глаза откроет! Может, сразу его мордой в пол ткнуть?

— Юрюн я, дядя Сарын. Юрюн Уолан.

— Чей сын?

— Сиэр-тойона и Нуралдин-хотун. Вы что, забыли меня?

— Братья есть? Сестры?

— Есть. Забыли, спрашиваю?

— Обычай! — дядя Сарын грозит мне пальцем. Трясет косматой головой, хохочет, хлопает в ладоши. На громадных вѐках Сарын-тойона возникает и гаснет странный узор, похожий на цепочку утиных следов. — Гость хозяину представиться должен. Я тебе кто? Я прародитель тридцати племен! Вот и представляйся, жених! С чувством, с подробностями! Ты ведь жених?

— Жених, — вздыхаю я.

Сказать по правде, я ждал, что вместо «жениха» прозвучит привычное с детства, чуточку насмешливое «дружок». Дядя Сарын улыбнется, подмигнет, не открывая глаз, и станет ясно, что он притворяется, шутит, рад меня видеть...

Нет, не дождался. До шуток ли теперь?

— Разумный человек к нам приехал. Достойный, вежливый...

Дядя Сарын обходит меня кругом. Тычет кулаком под ребра, ощупывает мускулы на плечах и груди. Кажется, что он осматривает коня перед покупкой: нет ли скрытых изъянов? Сейчас приподнимет губу, проверит зубы.

Терплю, помалкиваю.

— Речь стройная, слова обдуманные. В мыслях толку много...

— Кумыс, — вмешивается старуха.

— Что кумыс?

— Угости юношу кумысом, муженек!

Она сидит в углу, разодетая как на свадьбу. Летняя шуба с опушкой из седого бобра по-домашнему кинута на плечи. Рогатая шапка из лап черных камчатских лис сползла на левое ухо, держится на честном слове. Шея, словно петлей, схвачена серебряным кольцом с подвесками. Гравированные пластинки, болтаясь на цепочках, мелодично звенят. Проклятье! Они звенят, даже если старуха не шевелится.

— Тетя Сабия?!

Мне страшно. Куда я вернулся? Как им Жаворонка отдавать?!

Сабия-хотун, кряхтя, встает. Она гораздо больше, дородней, шире в бедрах, чем та тетя Сабия, которую я помню. Лицо сплошь в морщинах, на верхней губе — тень усов. В левой руке хозяйка дома держит большой, украшенный замысловатой резьбой кубок, доверху полный кумыса. Пена ползет через край, летит на пол снежными хлопьями. Я надеюсь, что тетя Сабия сейчас протянет кубок мне, но она лишь брызжет кумысом мне под ноги — и взмахивает ковшом, зажатым в правой руке. Ковш взлетает и падает, громко стуча, между мной и дядей Сарыном.