Читать книгу "Ученица Калиостро - Далия Трускиновская"

— Хорошая версия, — сказал Гриндель. — А что стало с мадам де Ла Мотт?

— Подробностей не знаю, но говорят, что она бежала из тюрьмы, где ее держали после наказания. А потом во Франции появились ее мемуары, где она поливала грязью бедную королеву. А поскольку уже надвигался бунт, поскольку народ ненавидел династию, госпоже де Ла Мотт поверили — ведь она жертва! Мемуары, говорят, раскупали в Париже, как жареные каштаны. Потом, когда уже казнили короля, когда судили королеву, эти мемуары были среди судебных документов.

— Какая мерзость, — Давид Иероним даже поморщился. — Значит, граф Калиостро мог похитить если не все ожерелье, то часть камней. И этим, может быть, объяснялись его трюки с выращиванием бриллиантов — у него был целый склад камней любого размера.

— Ну, бриллианты он, положим, и раньше увеличивал, то есть все считали, будто увеличивает, — сказал Маликульмульк. — В то, что он мог присвоить часть ожерелья, я верю. И в то, что любовница его знает, где спрятаны камни, тоже верю. Это — повод гоняться за ней по всей Европе… очень хороший повод… Но при чем тут госпожа Дивова? На что она понадобилась графине де Гаше?

— Может быть, только для того и понадобилась, что знает языки: русский, французский, немецкий, она же много лет прожила в Риге, должна знать немецкий, — ответил Паррот. — А что касается путешествия под чужим именем — так откуда мы знаем, имя графини де Гаше подлинное или же фальшивое? Вот если бы отыскать кого-нибудь из рода де Гаше, то правда бы явилась на свет.

— Послушайте, герр Крылов! — воскликнул Давид Иероним. — Ведь в Риге есть люди, которые знают про графиню де Гаше больше нашего! Это те, что ее преследуют! Помните, вы говорили, что воспитанница княгини видела одного из них и могла бы, наверное, узнать.

— Она очень оригинально описала его внешность, — Маликульмульк задумался, как бы перевести на немецкий язык «Кощея Бессмертного» и развел руками.

— Что вы еще знаете о преследователе? — спросил Паррот.

— Он или кто-то из его помощников пытался обхаживать служанку фрау фон Витте, он устроил наблюдение за домом на Родниковой улице, который она сняла на свое имя… Так, что еще… Похоже, он живет возле деревянной церкви, кажется, Гертрудинской, его видели входящим в трактир…

— Ну, так чего же вы ждете? Отправляйтесь в этот трактир и найдите его, — сказал Паррот.

Маликульмульк понял, что именно это и нужно сделать.

— Давид Иероним пошлет с вами мальчика. Эй, Карл! — позвал Паррот. — Карл Готлиб поедет с вами, а потом, когда что-то прояснится, вернется с вашей запиской.

В дверях появился аптекарский ученик. Глядя на него, легко можно было бы представить Гринделя в отрочестве: плотненький, круглолицый, светловолосый. Сразу видно, что выкормлен на самых жирных сливках и самых пышных булочках.

Карл Готлиб снял рабочий фартук, в котором готовил толченые снадобья и пилюли, и побежал за извозчиком. А Паррот как ни в чем не бывало вернулся к прерванному спору с Гринделем о каких-то гальванических явлениях. Он вел себя так, как будто они были в комнате одни, и не сидел в углу начальник генерал-губернаторской канцелярии. То есть стал прежним Парротом, не очень благосклонным к Маликульмульку. Он сделал все возможное, чтобы успокоить Гринделя, своего соратника в научных опытах, не более.

Так ведь и Маликульмульку с Парротом не детей крестить. Это с одной стороны. С другой, физик высказал любопытную догадку, не более. Бриллианты — это, конечно, повод для преступлений, побегов и преследований, но Мартышка не похожа на женщину, которая имеет что-то общее с бриллиантами. Сдается, если бы дело было только в них, она раскрыла бы тайник Калиостро и сказала: «Забирайте, только оставьте меня в покое!» По крайней мере Маликульмульк точно так и поступил бы.

Глава двенадцатая

Маленькая семейная тайна

Чем дальше отъезжал Маликульмульк от аптеки Слона, тем менее верил Парроту. Физик просто вспомнил историю, за развитием которой следил много лет назад, и приплел ее к исчезновению госпожи Дивовой. Все могло быть не так… А как — одному Богу ведомо. Сердце подсказывало, что все сложнее, и дело не только в полутора миллионах ливров, но и в душе человеческой.

Столкнувшись с тем, что Мартышка не соответствует ни одному из женских типов в табличке драматурга, Маликульмульк думал неустанно, что же это за трагедийная героиня и возможно ли сочинить эту любовь к мертвому супругу, эту тягу к его двойнику. Сочинить ради того, чтобы выманить подорожную, позволяющую передвигаться с самой большой скоростью, какая доступна конному экипажу, — возможно ли? Или ради достижения цели пущена в ход печальная правда? И есть в душе некое чувство — не имеющее пока в названия человеческих языках? Не любовь, нет, нельзя говорить «потому что я люблю вас» кому попало… Иное, иное, отражение любви в том зеркале, которое каждый из нас носит внутри, наверно…

Велев извозчику и Карлу Готлибу ждать у трактира, Маликульмульк вошел туда и сел за стол. От волнения захотелось есть. Тем более что за соседним столом уплетали жирную жареную колбасу — запах от нее шел умопомрачительный. Подошла хозяйка в пятнистом фартуке, спросила, чего угодно. Маликульмульк сказал: здесь назначена встреча с приятелем, может статься, приятель уже приходил, да вышел.

— А каков он собой? — спросила хозяйка.

— Высокий, худощавого сложения… Лицо худое… — Маликульмульк старательно вспоминал, каким в детстве представлял себе Кощея. — Нос вот такой…

Он нарисовал пальцем горбину. Эта горбина и решила дело.

— Так вам нужен господин Дроссель! — воскликнула хозяйка. — Сейчас я за ним пошлю. Он наверху, в комнате.

Похоже, Тараторка была права, и загадочный француз поселился именно тут. Маликульмульк устроился поудобнее и стал ждать. Хозяйка все не возвращалась, и нехорошее подозрение осенило его столь ярко, как не осеняла ни одна стихотворная мысль. Маликульмульк вскочил и быстро вышел из трактира.

Шагах в семидесяти от крыльца он увидел высокую мужскую фигуру. Фигура эта удалялась в сторону Лазаретной улицы. А появиться она могла из открытых ворот, куда как раз вползала телега с мешками муки и круп для трактирной поварни.

— Гони, — велел Маликульмульк по-русски, забираясь на дрожки.

Такие слова, как «гони» и «стой», рижские орманы понимали, кажется, на всех языках мира.

Когда дрожки нагнали беглеца, тот обернулся на стук копыт, и Маликульмульк понял, что не ошибся. Мужчина соответствовал обоим описаниям — он годился и на роль Кощея Бессмертного, как определила Тараторка, и на роль гишпанца тоже, да не простого — а того, что в романе Сервантеса именуется Дон Кишот Ламанчский.

Упускать его было нельзя.

— Стойте, сударь! — крикнул Маликульмульк по-французски.

И, разумеется, Кощей ускорил шаг, а потом и вовсе побежал.

Казалось бы, трудно ли догнать человека, когда ты на дрожках, а он — на своих на двоих? Выяснилось, что невозможно, поскольку этот человек, перебежав через Лазаретную, кинулся в проулок между домами, временно не перегороженный забором. Маликульмульк эту часть города не знал вовсе, и только понимал, что где-то тут гарнизонный госпиталь. Погоня представлялась совершенно безнадежной — человеку, который весит более семи пудов и в последний раз бегал очень давно, нагнать длинноногого и сухопарого Кощея было мудрено. Однако Маликульмульк соскочил с дрожек и, приказав орману ждать, устремился в тот же проулок.