Читать книгу "Спальня, в которой мы вместе - Эмма Марс"

Безусловно, это было самое значимое изменение, которое ворвалось в мою повседневную жизнь. На следующий день после моего выступления в телевизионных новостях у меня больше не было возможности выходить из дома, чтобы не быть узнанной и чтобы меня не останавливали незнакомые люди на улице. Большинство из них были любезны со мной и даже слегка смущались. И только горстка жалких мерзавцев вела себя агрессивно, враждебно, некоторые даже поливали меня грязью: «Давай, скажи, шлюха, тебя не волнует, что ты пишешь такую гадость о семье, которая тебя озолотила?»

На самом деле все было абсолютно не так. Я никогда не была богатой благодаря Барле, я обязана была всем, что имела, своей маме (то наследство, которое она мне оставила) или же плодам собственной работы: книге. Естественно, тема и сюжет произведения были позаимствованы у Барле, потому что речь в романе шла об их истории. Но оглушительным успехом я обязана исключительно своему таланту, который придал ей эту форму.

Эва привезла мне из Соединенных Штатов кружку, надпись на которой показалась мне тонким намеком: «I’m a writer, everything you say or do may end up in my novel»[4].

Бербер, мой издатель, был в восторге. Он заявлял всем журналистам, готовым его слушать, что предвидел этот успех. Бербер без колебаний провозглашал себя первооткрывателем литературной моды на «порно для домохозяек», которая расцвела с моим появлением. Довольно скоро он принялся доказывать, что моя книга стала популярной благодаря своей литературной ценности и авторскому стилю, а не людям, которые там были описаны.

– Утверждать, что книга «Сто раз в день» покорила такое количество читателей из-за юридических скандалов семьи Барле, – это все равно что приписывать гений Виктора Гюго заключенным Тулонской тюрьмы. В этом нет никакого смысла! Я подчеркиваю: не тема делает произведение… но автор!

Он повторил свои слова столько раз, что в конце концов я сама поверила в это. Потому что продажи продолжали расти даже тогда, когда в прессе уже почти не обсуждались темы, связанные с Дэвидом. Большая шумиха по поводу поглощения группы Барле корейской компанией GKMP уже прошла, и он исчез с первых полос газет.

Также и отсылки журналистов к моему бывшему жениху в размышлениях о моей книге становились все более редкими. Хвалебные статьи не иссякали, и после каждого очередного запуска романа «Сто раз в день» на новый рынок сбыта их количество лишь росло. Повсюду я шла с триумфом, даже в тех странах, где книги эротического содержания должны были бы шокировать публику.

Угождаемая

Бернштейн, Эва и Элоди – все они предупреждали: с приходом успеха друзья станут появляться отовсюду. Придется защищать себя и учиться отсеивать искренних друзей от тех, у кого одна цель – урвать подле меня крошки славы.

И на самом деле, помимо многочисленных ежедневных приглашений на приемы и коктейли, которые я все благополучно игнорировала, я получала много сообщений от людей, которых не видела тысячу лет. Отовсюду внезапно возникали бывшие однокурсники из университета, коллеги по практике или какие-то смутные друзья из лицея, демонстрировавшие иногда чудеса изобретательности, чтобы связаться со мной. Напрасно я поменяла фамилию на своем почтовом ящике – обратно на Анабель Лоран, – заблокировала старые сим-карты и изменила все электронные адреса и профили в социальных сетях, некоторым все равно удавалось дойти до конца.

Среди таких явлений из прошлого было письмо, отправленное Аленом Бэрнардирни на адрес моего издателя. Бывший преподаватель поздравлял меня с успехом и предлагал выпить по стаканчику вина в память о временах, когда он сам обучал меня азам писательского мастерства. Несмотря на мою к нему неприязнь в связи с известными событиями, Бэрнардирни все-таки удалось убедить меня. В конце концов, он был новым начальником Франсуа Маршадо, и при отсутствии возможности получить удовольствие от этой встречи я могла бы замолвить слово за своего друга. Прикованный к больничной койке, тот и в самом деле рисковал снова потерять работу.

Поэтому однажды, холодным и снежным февральским вечером, мой бывший учитель оказался в тепле моего офиса «Zimmer» на площади Шателе. Уютное местечко, где, с тех пор как Маршадо открыл его для меня, я чувствовала себя в безопасности. Здесь я назначала все свои деловые встречи и интервью.

– Анабель! – воскликнул он, подкручивая бесконечно длинные усы, когда увидел меня сидящей на диванчике, обтянутом красным бархатом. – Вы еще более чертовски прекрасны, чем я вас помню!

Это прозвучало почти неприлично. Я почувствовала себя неловко от того, что услышала комплименты из уст своего бывшего преподавателя. Он воспользовался этим, чтобы продолжить волочиться за мной все оставшееся время разговора.

– Ах, ах, ах! И после этого нам еще рассказывают, и хотят, чтобы мы поверили, будто издатели выбирают молодых писательниц исключительно за их талант!

Его заигрывания начинали уже тяготить меня, делаясь все более и более откровенными, и я с трудом сдерживалась, чтобы не шлепнуть по здоровой волосатой пятерне, которая с таким упорством стремилась очутиться на моих коленях.

Это был для меня еще один ценный урок, оказавшийся впоследствии главным: по мнению многих людей, женщина, которая открыто говорит о своей сексуальности, становится сексуальным объектом. Мне это представлялось абсурдным и возмутительным. Но следовало привыкнуть к существованию такого мнения. Сейчас лишь те немногие, кто возводил секс в ранг благородного, сложного и глубокого предмета исследования, были способны относиться ко мне иначе, чем как к похотливой кукле. Для этих избранных я была созданием, которое занималось сексом одновременно и на бумаге, и в их воображении.

Шумный успех моей книги принес мне также несколько серьезных, но тем не менее весьма нелепых предложений. Так, например, Мисс О, знаменитая порнозвезда и феминистка, ставшая директором платного эротического телевизионного канала, предложила мне писать в соавторстве с ней сценарий для ее следующего фильма для взрослых. Удивительная ирония судьбы, если знать, при помощи какого рода картинок мне удалось уничтожить Дэвида.

Она настойчиво уговаривала меня несколько недель, но я, конечно же, вежливо отклонила предложение.

Способная сострадать (несмотря ни на что)

Маршадо почти полгода оставался в больнице. Он заговорил лишь через три или четыре месяца и начал более или менее самостоятельно передвигаться лишь к концу своего пребывания в больнице Нантра. Как и большинство пострадавших в автокатастрофах, Маршадо вступил на долгий и непростой путь обучения заново всему в очень известной клинике Реймона Пуанкаре в Гарше.

Мы наконец опять смогли стать сообщниками. В своем окружении он демонстрировал юношеский оптимизм и огромное желание жить, в котором превосходил даже меня. Маршадо спешил наслаждаться каждым мгновением и сгорал от нетерпения вернуться к их новой жизни с Соней. Отныне моя подруга занимала все его мысли, и я не могла сердиться на него, когда он немного опаздывал на наши расследования, потому что полностью посвящал себя возлюбленной. Франсуа полностью заслужил свое абсолютно новое счастье. Над крохотным письменным столом, который ему оборудовала моя подруга, он прикрепил почтовую открытку с надписью, казавшейся как бы эхом этих рассуждений: «У человека две жизни: вторая начинается, когда понимаешь, что жизнь только одна».