Читать книгу "Пламя Магдебурга - Алекс Брандт"

– Господи Христе… – пробормотал Отто Цандер. От страха и удивления он сидел, приоткрыв рот.

– Все, думает староста, пропал. Сгреб здоровой рукой у шеи распятие, сжал пальцы и тем кулаком заехал волку прямо в оскаленную морду.

– Ну, а волк-то, что волк? – подвывал от нетерпения Эрвин Турм.

– Сиди спокойно, – пихнул его локтем Чеснок.

Вильгельм – очень довольный, что рассказ его так заинтересовал остальных, – отломил кусок хлеба, не торопясь прожевал.

– В том-то все и дело. Обычному волку кулачный удар нипочем, он тебе с кулаком всю руку отхватит. А этот – вдруг взвыл, шерсть у него на морде прямо-таки задымилась. Кинулся он прочь от старосты, махнул через забор и исчез… Понял тут староста, что не простой это волк. Оборотень. Дьявольская сила в нем, но через это и слабость: распятие, крестильная вода и святая молитва для него – хуже огня. Разыскал староста своих помощников, ударили в колокол, разбудили остальных. Рассказал он поселянам, что приключилось, и велел всем искать в городе человека с обожженным лицом. День прошел, два – никого не нашли. Даже общий сход для этого объявили, и каждого староста осмотрел сам, но ни у кого не было на лице той метки. Взял он тогда с собой священника, а еще двух парней при оружии, и пошли вчетвером по домам. Долго ходили. Заглядывали в сараи и чердаки, в подпол, в свинарники, только что в выгребные ямы не залезали… И вот под вечер заходят в дом одного зажиточного крестьянина. Богатый дом, большой. Долго смотрели его, хозяин перед ними все комнаты открывал, ничего не прятал. А под конец, когда уже уходить собрались, заметил староста в углу маленькую дверцу. Спрашивает: что такое? Хозяин отвечает: дескать, мать моя, старуха, там спит. Староста: покажи. Хозяин: так старая она, своих не узнает, к чему ее беспокоить? Староста его в сторону отпихнул, вошел в эту дверь. Смотрит – комнатка маленькая, потолок едва не на голове лежит, стены к плечам сходятся. Посреди комнатки кровать, на кровати – старуха. Лежит, головой в подушки зарылась, сопит. Староста к ней, хочет лицо посмотреть. Хозяин ему на плечи насел, тянет назад. Ты что, говорит, делаешь? Над старухой поглумиться решил? Староста сделал знак, те двое оттащили хозяина, руки ему держат. Староста одеяло приподнял, посмотрел на нее – и точно, на лбу у нее красный рубец крестом, та самая метка…

Вильгельм замолчал, прилег на траву, упершись в землю локтем. В воздухе разливался сладкий, дурманящий запах смолы. По верхушкам деревьев пробежал сухой ветер.

– Так, стало быть, это она в волка перекидывалась? – недоверчиво спросил Гюнтер Цинх.

– Стало быть, так, – пожал плечами рассказчик.

– А зачем?

– Кто ж его знает… Может, с помощью детской крови жизнь себе продлевала. Может, еще зачем…

– Ну, Вилли, – довольно усмехнувшись, протянул Чеснок. – Ну, ты… мать, и рассказчик.

– Глупая басня, – нахмурился Альфред Эшер. – Какой во всем этом смысл?

– А я тебе скажу какой, – ответил за Вильгельма Чеснок. – На иную девку посмотришь – вроде ничего в ней и нет, постная и занудливая. Губы подожмет, глаза вниз… Но если сумеешь найти подход – тут уж она форменная волчица! Обхватит тебя и руками и ногами, и пока не дашь ей, чего хочет, загрызет, а не выпустит!

И он громко, во все горло захохотал, довольный шуткой.

Глядя на него, усмехнулся и Крёнер:

– Точно, такое бывает. Да и мать за свое дитя тоже сделается не хуже волчицы.

Эшер откинул со лба слипшиеся от пота волосы, пригладил рукой.

– Сказки, – холодно сказал он. – Только дурак в них поверит.

– Все-таки не пойму, – сказал Чеснок, почесывая затылок. – Чего ты, Альф, так за колдунов и прочую нечисть вступаешься? Уже вроде все согласны, все верят, и по всему христианскому миру жгут их почем зря – и у нас, и у реформатов, и у папистов. А ты один – против. – Он усмехнулся, скособочил вверх толстую, ленивую губу. – По совести скажи, Альф, может, ты не просто так защищаешь их? Я слышал, твоя сестра частенько в лес ходит, травы собирает… Что она с ними делает? Может, зелье какое варит по ночам?

Худое лицо Эшера исказилось, он дернулся вперед, чтобы ударить Месснера, но тот перехватил его запястье и слегка вывернул в сторону.

– Да-а, тут дело нечисто, – как будто в задумчивости протянул он, глядя в глаза юноше. – Чего бы тебе так кипятиться?

– Заткнись, ты! – Голос Альфреда дрожал от ярости. – Скажешь еще слово про Катарину…

Чеснок осклабился:

– Скажу, будь уверен. Кулачок у тебя маловат, таким мне рот не заткнешь – провалится.

– Хватит, – сказал Вильгельм Крёнер, положив широкую ладонь ему на плечо. – Маркус сейчас вернется.

При упоминании Маркуса Чеснок поскучнел лицом и отпустил руку Эшера. Якоб Крёнер растерянно посмотрел на брата, но тот лишь безучастно перекатывал травинку во рту.

* * *

Солнце плыло по небу накаленной монетой; внизу, на откосе, над бледно-розовыми цветками клевера жужжал шмель. Сухо шелестела трава, вздыхали от прикосновения слабого ветра кроны деревьев. Жаркий летний день застыл, словно боялся пошевелиться.

Маркус лежал на земле, положив сбоку от себя длинный охотничий нож. Аркебузу он оставил в шалаше – здесь, на наблюдательном посту, она ни к чему.

От жара, от пыльного, застывшего однообразия пустой дороги его клонило в дрему, и время от времени он с силой проводил ладонью по лицу. Нельзя ослаблять внимание. Это сонное спокойствие обманчиво, все может измениться в одну секунду. И тогда время будет дорого.

Два часа назад они впервые увидели тех, с кем им предстоит иметь дело, впервые увидели своих врагов.

Это был крупный отряд: несколько сотен людей, пара десятков фургонов. Когда первые всадники появились из-за поворота дороги, Маркус приказал всем занять позиции и приготовиться. Но вслед за всадниками появились еще и еще, дальше потянулись телеги, рядом с которыми, держась за борта, шли солдаты с закинутыми на плечо пиками и мушкетами, а следом за ними опять верховые, и так без конца. Сколько же их здесь! Отряд вытягивался по дороге, как длинная, мохнатая гусеница – уродливая, опасная тварь с сотнями ног, обутых в грубые башмаки, ощетинившаяся острыми, стальными шипами, в любую секунду готовая изрыгнуть из себя опаляющий свинцовый яд. Тварь была слишком сильна для них, и они смотрели на нее как завороженные, смотрели, как она медленно, устало проползает мимо, приминая проросшую на дороге траву.

Вначале Маркус хотел дать приказ отойти назад, но затем передумал. Следует понаблюдать за своим врагом, это может оказаться полезным.

Он смотрел на лица солдат, пытаясь разглядеть в них что-то звериное, увидеть ту самую сатанинскую печать, о которой говорил недавно Чеснок. Но ничего этого не было. По дороге шли усталые люди, с грязными, покрытыми пылью лицами, в стоптанных башмаках и латаных рубашках. Через плечо переброшены бандольеры с «апостолами», на боку болтаются шпаги и короткие мечи, широкие штаны надуваются над отворотами сапог. Красные, потные шеи, закатанные до локтей рукава, падающие на лоб сальные волосы.