Читать книгу "Арктическое лето - Дэймон Гэлгут"

– И что? – спросил Морган, прикрывая глаза. Он уже догадался, каковым будет продолжение рассказа.

– Он попросил, чтобы я дал ему работу во дворце. Сначала я не понял, что он имеет в виду. Я сказал ему, что он уже работает цирюльником у сагиба. Но это был неверный ответ. Он сказал, что хочет другую работу, что хочет работать со мной. А потом сказал…

– О, быть не может!

– Может-может. Именно это он и сказал, – магараджа грустно хмыкнул.

Отвратительно, но вполне вероятно: глупый юнец, совершенно не понимающий своего положения, хотел повышения по службе, думая, что может стать катамитом царя.

– А что случилось потом? – упавшим голосом спросил Морган.

– Я очень рассердился, накричал на него. Испугавшись, он убежал и пока не возвращался. Но вернется; такие всегда возвращаются.

– Я прибью его, я отправлю его прочь!

– Конечно, хорошенько прибить нужно. Он не слишком-то вас боится. Но давайте не будем торопиться с отправкой. Это может вызвать подозрения и разговоры. Нам следует…

Тут двери отворились и вошли двое придворных, которые искали Их Высочество. Разговор, повиснув в воздухе, резко оборвался, хотя и продолжал раскручиваться в сознании Моргана. Необходимо было постараться, чтобы пробудить в нем гнев – из всех эмоций эта залегала глубже всего. Но он был в ярости, и, появись Канайя в этот момент перед ним, Морган потерял бы над собой контроль.

Он разберется с негодяем позже, а пока предстояло пройти через заключительную фазу праздника. Рождение Кришны было провозглашено только на шестой день, и в момент провозглашения магараджа упал лицом в гору розовых лепестков, покрывавших маленького идола, а все придворные стали бросать вверх горсти красной пудры, отчего воздух сделался малинового цвета. Шум в этот момент достиг высшей точки; к голосам людей присоединился рев слонов, в то время как оркестр во дворе заиграл «Ночи радости».

На следующий день праздник сворачивался. Сформировалась огромная процессия, которая медленно, в течение шести часов, должна была дойти до пруда перед гостевым домом. В центре процессии находился огромный паланкин, где вместе с прочими реликвиями содержалось изображение божества. Перед паланкином шел слон, сопровождаемый военным контингентом, а затем – двенадцать хоров, которые все эти дни терзали уши участников торжества. Они пели на пределе своих возможностей, потому что чувствовали приближение финала. Бапу-сагиб вел последнюю группу певцов, идущую перед паланкином, а замыкал процессию еще один слон.

В шесть часов они двинулись. Закат окрасил небо в розовый цвет, и по тому, как медленно они шли, было ясно, что темнота наступит еще до того, как дворец скроется из виду. Морган шел босиком, держа за руки двоих святых индусов, чьи головы покрывала красная и черная пудра. Две шеренги юношей оттесняли толпу, чтобы дать проход этим людям.

Процессия не раз останавливалась, и, когда они достигли пруда, было уже десять часов. Здесь свершилась заключительная церемония – глиняная модель деревни Гокул была растворена в воде, хотя для чего это сделали, Морган не понял. Магараджа объяснил, что деревня представляла собой Кришну, который по определению не мог утонуть. Хотя на самом деле утонул – полуголый человек, чьей наследной обязанностью было выводить на небольшом плотике модель деревни, со всеми домами и людьми, на середину пруда, отвел ее от берега в темноту и спихнул в воду. Следом отправились в качестве приношений образы Ганеши, бога мудрости и благополучия, и горсти зерна. Затем плотик вернули к берегу, где он стал объектом поклонения. Был произведен пушечный салют, заставивший слонов зареветь, но Моргану уже хватило впечатлений. Он стер ноги, спина у него болела, он проголодался и почти ничего не слышал. Хорошо, что он заранее позаботился о том, чтобы сюда, к пруду, была подведена его «виктория». Морган доковылял до экипажа и велел ехать к гостевому дому, где намеревался выспаться.

* * *

– Ты глупец! Маленький гнусный глупец! Как ты посмел?

Точь-в-точь как и в прошлый раз, цирюльник сразу же разревелся. Лицо его только что было исполнено волнения и надежды, но теперь надежда исчезла. Он упал на ковер и, ухватив Моргана за ноги, принялся театрально вопить, зная, что Морган станет его бить. И Морган побил его. Удары были вполне реальными, хотя они и не повредили цирюльнику. Справедливо ожидая, что его побьют, Канайя загодя так повязал тюрбан, что он стал защитной подушкой, смягчавшей затрещины.

Отвесив молодому человеку еще несколько ударов, Морган подошел к креслу и сел. Особого удовлетворения он не чувствовал, хотя возможность показать свою власть возбуждала. Он тяжело дышал, причем не только от приложенных усилий. Канайя подполз к нему и принялся целовать его ноги.

– Теперь побрей меня, – сказал Морган.

Рыдания прекратились. Цирюльник успокоился и принялся готовить бритву, отирая щеки рукавом. Морган наблюдал за ним так, словно между ними было значительное расстояние. Одновременно он наблюдал и за собой. Он не узнавал себя. До этого дня он никого не бил, и новый опыт был приятен, несмотря на то что рука его дрожала.

Все это произошло через несколько дней после окончания праздника. Морган ждал, что Канайя появится – он видел его болтающимся во дворце и ожидающим сигнала. Но Морган знака не сделал, зная, что тот и так придет. У него на подобное было развито чутье – настолько сильное, что он, готовясь, даже надел европейскую одежду.

С того момента, как магараджа все ему рассказал, ярость его не уменьшилась, хотя и приобрела, пока он размышлял над проблемой, более интеллектуализированную форму. Все было устроено лучшим образом, Канайя получил точные инструкции; и если бы он просто следовал им, все шло бы отлично. Но юноша оказался человеком жадным и непорядочным, а потому от него трудно было ждать послушания в будущем. Это коренится в самой природе раба – не подчиняться, а потом получать взбучку.

Бритье совершалось в полной тишине; слышался только звук, издаваемый бритвой, скользящей по коже. Но в этом ритуале сегодня Морган не получал чувственного удовольствия. Эмоции умерли – их уничтожил приступ гнева. Но вскоре и гнев иссяк.

Страх тоже должен был исчезнуть. Вряд ли Канайя, предав, погубил его окончательно. Он сделал самое плохое, на что был способен, но ведь ничего не произошло. Даже сейчас, когда бритва цирюльника скользила по его горлу, Морган знал, что он в безопасности. Чтобы убить, у Канайи не хватит духу. Самое большее, на что цирюльник оказался способен, когда бритье закончилось, – вопросительно дотронуться до пуговиц, на которые брюки Моргана застегивались спереди.

– Нет.

Канайя отвел руку. Вскоре исчез и сам, унося свой саквояж с инструментами. Он вернется, но позже. Теперь же Морган подошел к зеркалу, чтобы, по видимости, проверить, как он выбрит, а по сути – рассмотреть свое лицо. Лицо было бледным и суровым и вместе с тем достаточно красивым. Теперь Морган доподлинно знал, что такое сила и власть.

Через пару дней они возобновили встречи, но все изменилось. Со стороны Моргана нарастала холодность, цирюльник же становился раболепнее. То желание нежности и человеческих взаимоотношений, которое, правда, испытывал только англичанин, исчезло в его душе. Разница же в статусе, ощущавшаяся все это время, сделалась определяющим моментом отношений, вытеснив все прочие соображения и эмоции.