Читать книгу "Эпоха мертворожденных - Глеб Бобров"

Медсестра услужливо забегая вперед, поставила мне табурет. Сел, взял за руку:

– Катенька, слышишь меня, солнышко?

Она медленно повернула голову. Потерявшийся во времени взгляд неторопливо вернулся в действительность.

– Ты, Кирьянчик? Не ожидала… – она прикрыла наполненные безысходностью глаза на отчетливо осязаемую паузу… – Всё, воюешь? – слабая, обезволенная рука, прохладным резиновым шлангом обмякла в моих лапах.

– Да так, Кать. Не без этого.

– Хорошо. Я, как видишь, своё отвоевала.

Всё ушло в прошлое, потеряло всякое значение и цену. Передо мной лежала девочка, почти подросток – изувеченная по полной программе, изуродованный на всю жизнь несчастный ребенок. Лицо перекрутило, из глаз посыпались соленые градины. Я ничего не мог с собой поделать. Прижав ее руку к лицу, беззвучно плакал, как впервые жестоко наказанный Судьбой сопливый мальчишка. Господи, мне полтинник почти уже, сколько же еще – проходить, через всё это?!

– Чего ты, перестань. Тебе нельзя.

– Катюш, прости, зайка. Прости…

– Так, нечего прощать. Сама заработала. Знала – на что шла.

– Себя только не изводи, хорошо, солнце. Бороться сейчас надо. Выживать. Пойми! Начнешь себя жалеть – погибнешь.

– А зачем, Кирьян, зачем? Посмотри! – она глянула вниз себя и вновь перевела на меня, огромные обрамленные темными кругами, горящие беспощадным пламенем сдерживаемой ярости глаза… – Жить такой?! Да я не хочу! Понимаешь?! Не из-за того, что стала калечью, а из-за того, что проиграла…

– Катя, успокойся. Меня сейчас выгонят на хер отсюда. Не поговорим.

– Поговорим. Не ссы, не выгонят. Я все еще – любимая шлюшка Президента. Или ты забыл? И хватит слезы лить! Нашел – место…

Внутри неё бушевала свирепая битва и только физическая слабость, само состояние – стоящего на грани тяжелораненого человека – позволяло по взгляду считывать происходящее внутри. И я, здесь, – всего лишь свидетель. Причем, пристрастный – всей душой фанатично болеющий за команду "выжить". Взрослая рубка идет. Страшнее и опаснее схватки, чем с самим собой – нет. Цена – смешная: жизнь.

– Перестань, Кать, что ты такое говоришь…

– Да правду, говорю… Мне сейчас – можно. И ведь знаешь, что это – так… Ты сейчас не из-за меня сердце рвешь, а за себя. За ненависть ко мне корчишься. Не протестуй, так и есть! Я вот что тебе скажу, Кирилл, раз уж ты оказался моим исповедником… Единственная ваша вина это – близорукость. Вы как меня звали, помнишь? Катя-трактор! Всегда смотрели на окровавленные гусеницы, которыми я вас переехала, а вот в кабину – никто заглянуть не удосужился… – она вдруг тепло, человечно улыбнулась спекшейся шоколадной коркой губ и закончила… – а там сидела девочка, желавшая лишь одного – вырваться из этого, в душу ёбанного, Старобельского быдляка. От спившихся в ухнарь родаков, выродков братьев и конченой сестры. От вечно синих соседей и их измордованных слабоумием детей. Единственное, чего хотела эта маленькая принцесса – съебаться от своего неминуемого будущего: от превращения в быка с пиздой, на которую даже фалоимитатор – не встанет. Ты знаешь другой путь, Кирилл, кроме как безжалостно сражаться за свою свободу? Правильно головой мотаешь – нет другого пути. Вот и все – ничего личного. Подумаешь, не заметили… Не рви душу, мужик.

Сзади выросла тумба нашего доктора…

– Закругляемся. Время!

– Давай, зайка, держись!

– Ты тоже, Кирьянчик. Не бойся за меня. Я сильная, справлюсь… – она, вновь просветлела наполнившимися симпатией глазами: – Сам держись!

Врач, выйдя из блока интенсивной терапии, тут же попал под мой пресс. Оказалось, что подрыв, судя по осколкам, произошел на мощной "поминалке". Вторую ногу и руку спасти не удалось – их буквально изорвало в клочья кусками обуви и фрагментами костей, наступившей на мину, левой стопы. Удивительно, как она вообще выжила. Там весу то – пятьдесят с копейками. Цыпленочек!

Как выяснилось, самое страшное даже не в самих повреждениях, а в том, что она сдалась внутренне. Вернее, вообще отказывается жить: её организм, одной за другой, отключает жизненные системы.

– Наширяйте ее антидепрессантами, наркотиками, снотворным – я, там, знаю!

Врач снисходительно посмотрел на меня, как на настырного карапуза:

– Звонил Секретарь Военсовета. Мы делаем все возможное…

В коридоре мелькнуло знакомое лицо одного из Дёминых пацанов. На улице, возле стоящей под парами микроколонны реанимобилей с российскими государственными номерами, увидел еще пару ребятишек.

Понятно – Стас своих не бросает.

Машины, чуть ли не на ходу высаживая офицеров, сразу расползались по территории аккумуляторного завода. На улице никто не шарится – люди быстро спускаются в подвал штаба. Город долбят круглосуточно. Вот-вот стальные колонны Объединенных Сил затрещат гусеницами по щебню разбитых вдрызг улиц. Жара не падает – наоборот, еще чуть поднялась над сорокоградусной отметкой.

Началось заседание. Одну высокоточную авиабомбу – сюда, и битва для фашиков закончится сокрушительной победой. Все здесь, начиная от Кравеца с командованием – Буслаевым и Опанасенко, кончая Воропаевскими полевиками.

Замысел операции лично мне не понятен. Какой смысл, спрашивается, в процессе обороны поэтапно отводить регулярные части и дрочить фашиков силами полевых отрядов и полувоенным ополчением? Ведь это, по сути, – сдать город?! Сижу, прячу глаза, помалкиваю в тряпочку. Статус личного друга Верховного обязывает.

Последняя ювелирная выкладка еще более высохшего, словно в одну жилу спекшегося, Шурпалыча. Матерный рокот напутственного слова Команданте. Рикошетящие в бетоне подвала, ревущие ускоряющими подсрачниками команды Нельсона. Народ поехал по своим позициям…

Остались с Колодой. Ему у Буслаева, напоследок что-нито – выклянчить, мне – со Стасом перетереть.

– Ну, як, Батько, поколядуемо з хфашистамы?

– Побачимо… Цэ у тэбэ – гуп-ца-ца, а у мэнэ – брыгада. Ты ж, панэ, як курка: зъив, сэрнув, пишов – а кому за усэ видповыдаты трэба? Чи – не так? – прищурился хитрый хохол.

– Да ладно, Батя, то ты Буслаеву будешь плакаться, мне – на кой. Нормально все будет. Асфальт на полтора метра вглубь кровью твоих "зэмлячкив" пропитаем, та свалим к границе… Делов?!

Хлопнув вытянувшегося рожей Колоду по широченной спине, пошел к Демьяну в машину – под кондиционер. Посидели, остыл чуток, вижу – появилась "головка" Военсовета. Выполз навстречу. Субординация, как-никак, ведь армия жеть, а не очумевшие от страха неминуемого возмездия "бандытськи угруповання", как ЦУРюкина пресса пишет.

– Здравия желаю, товарищ Верховный Главнокомандующий!

– Издеваешься, жопа?! – Обнялись…- Ты как, Кириллыч, насчет – пообедать?

– Легко…

Через полчаса засели в уцелевшем кабачке под бывшим кукольным театром. Заведение – только для белых, то бишь – для высшего командного состава. Слышал о нем многое, но попал впервые. Ничего так, словно в довоенные годы вернулся… Только блядей не видно да "милитари стайл" со всех сторон – с перегрузом.