Читать книгу "Звезда в оранжевом комбинезоне - Катрин Панколь"

– Да, это правда, потом мы сблизились.

– И вот в один прекрасный день вы поняли, что хотите поцеловаться. И само собой так получилось, что вы поцеловались…

– Это было вечером. Фернанда послала меня за хлебом и салом. Хотела сделать пирог, киш. Я побежала в магазин, стараясь успеть до закрытия, и столкнулась с ним. Налетела на него со всего разбега. Словно два автомобиля столкнулись…

– И после этого первого поцелуя вы увиделись еще раз…

– Мы договорились о свидании.

– А Фернанда-то что? Так просто тебя отпускала?

На лице Леони появилась тень хитренькой улыбки, улыбка влюбленной женщины, которая находит тысячу способов, чтобы увидеться с возлюбленным, которая не боится лгать, изворачиваться, придумывать самые замысловатые хитрости. Улыбка молодой женщины вдруг появилась на морщинистом лице, вызывая в памяти воспоминания, видения из юной прекрасной поры.

– Ты вновь увиделась с ним, и вы полюбили друг друга?

Леони подняла голову. Ее лицо осветилось улыбкой былого счастья, которое невозможно скрыть.

– Да-да. Мы любили друг друга.

– И впервые в жизни ты была счастлива.

– Я смотрела на небо и говорила: «Спасибо, спасибо за все».

Леони опять улыбнулась. Той рукой, что была без гипса, она подняла прядь седых волос кокетливым жестом, и ее голубые глаза стали казаться еще больше и загорелись ярким счастливым светом.

– Ну-ка, перечитай мне тот отрывок, где речь идет о Люсьене, – попросила она.

Стелла вновь взяла книгу, прочитала еще раз. Еще, требовала Леони, еще. Стелла покорно перечитала. Леони много раз повторила: 13 июля, 13 июля, вот оно что…

– Это он подарил тебе Половинку Черешенки?

– Ага.

– Это когда было, мамуль?

– В 1977‑м. Май-июнь 1977‑го.

– Ты уже шесть лет была замужем, – сказала Стелла как-то равнодушно.

И вдруг некая мысль появилась у нее в голове. Она сглотнула слюну и сформулировала вопрос:

– Ты была уже шесть лет замужем, а детей у тебя все не было…

Слова Рэя Валенти в ту ужасную ночь. Гримаса, искривившая рот Рэя Валенти, который прошипел ей: «Я не твой отец! Ты поняла, или тебе еще картинку нарисовать?» И вот последний кусочек пазла встал на свое место между двумя другими. Встал как влитой. Хлоп. И перед глазами картинка. И боль пронзает живот. «В следующий раз ты наденешь красивую ночную рубашку. Договорились? Я куплю тебе какую надо. Красивую, нарядную ночную рубашечку, чтобы Рэй мог с тобой как следует поразвлечься. Ты же хочешь поразвлечься со мной? Я знаю такие забавные игры… Я не твой отец. Я тоже имею право…»

Я не твой отец. Я не твой отец.

Ее глаза наполнились давнишней яростью. Ей захотелось кричать: «И ты меня не защитила? Ты меня не защитила!» Она отняла руки и встала. Подошла к окну, посмотрела на парковку. Оп-па, она, оказывается, забыла закрыть окно со стороны водителя. Любой мог проникнуть в грузовик и своровать ее бинокль. Ее документы в бардачке. Да даже сам грузовик угнать, если вдруг приспичит… Удары ножа в живот, мать, которая смотрит на это сквозь пальцы и опускает глаза поутру во время завтрака, Рэй Валенти, который приходит в ее комнату каждый вечер, когда у него возникнет желание… А мать знала. Знала и не защитила ее.

Она обхватила себя руками и баюкала, баюкала маленькую девочку из той ночи.

Захотелось уже прекратить тянуть эту лямку, бросить мать, бросить все это горе и несчастье. Уйти, уехать.

– Нет, моя дорогая!

Леони закричала, чтобы помешать дочери думать. Она только собралась заговорить, как Стелла сказала бесцветным голосом:

– Я родилась в 1978 году. В марте 1978 года. И если я правильно считаю…

Мама кивнула…

– Ты его любила, по крайней мере? Это была настоящая любовь?

Леони пробормотала: «Да».

– Ну так, значит, он мой отец?

Леони молчала.

– Он мой отец. Я это знаю. Но мне хотелось бы услышать один раз, один-единственный разочек… из твоих уст слова, которые что-то утверждают, а не стирают все вокруг себя. А то получается какая-то путаница, туман. Я устала блуждать в тумане.

Зачем что-то говорить, произносить слова, чтобы при этом ничего не говорить? Можно так целые жизни свести на нет, не произнеся в нужный момент нужных слов. Те слова, которые удерживаются на кончике языка, заключают нас в темницу, те слова, которые произносятся вслух, делают нас свободными. И сильными. Я бьюсь с призраками, которые блуждают в темноте. Я хочу схватить их, и каждый раз они выскальзывают и опутывают мои ноги, не давая шагнуть вперед.

– Да. Это Люсьен Плиссонье.

– Ну, значит, у меня есть отец. Настоящий отец.

Стелла повторила: у меня есть отец, у меня есть отец. И это вовсе не Рэй Валенти. У меня с ним нет ничего общего. Моего отца зовут Люсьен Плиссонье. Этот человек, которого я никогда не знала, только что освободил меня.

И гнев тотчас спал с ее души. Вернее сказать, она сбросила его, как старое поношенное пальто. Она обернулась и посмотрела на белую фигурку, вытянутую на кровати. На гипсовый воротник, на закованную в гипс ногу, на вздувшиеся фиолетовые вены, на синяки и кровоподтеки, которые, бледнея, образовывали серовато-фиолетовые пятна, на сухие, как у мумии, руки. Что она могла сделать? Что она могла сделать с силой, которой обладал Рэй?

И вновь она почувствовала огромную жалость и нежность к матери.

– Мамочка, если бы ты знала…

Леони подняла голову и посмотрела на дочь.

Стелла протянула ей руку. Леони сжала ее изо всех своих сил, которые только начали появляться.

– Это был замечательный человек, Стелла. Твой отец был замечательный человек.

– У меня есть отец. У меня есть отец.

Потом Стелла наморщила брови:

– А Рэй Валенти знает?

– Да, он знает, что ты не его дочь, но я никогда не говорила, кто это. Я сказала ему, что он умер. Что я узнала это из газеты. Он заорал: «Из газеты? А что он там делал, в газете? Это такая выдающаяся личность, что о нем в газетах пишут?» Он же считал, что только он имеет право видеть свое имя напечатанным в газете. – Она вздохнула. – Я сказала ему, что прочла это в рубрике некрологов в «Фигаро». В старом номере, который давно пустила под картофельные очистки.

– И он все равно хотел, чтобы ты оставила меня?

– Он был ужасно доволен, что я забеременела. У него-то детей не могло быть. В Сен-Шалане его звали Пустоцветом. За спиной, разумеется. Люди мстили ему. Мстили ему и за его поступки, и за свою собственную слабость перед ним.

– Я знаю. Я все это уже давно знаю. Меня это душит. Мне кажется, мне надо больше воздуха.