Читать книгу "Охота полуночника - Ричард Зимлер"

Мы принесли воды для Лидии и Филипы и привязали их к фонарному столбу, а позже я заплатил владельцу, чтобы он забрал их.

По дороге я взял Грасу на руки. Она сразу же заснула, прильнув к моему плечу, а я осторожно положил в сумку ее мяч для игры в крокет.

Франциска убаюкивала Эстер, которая несла раковину гребешка и была полна решимости задать о ней столько вопросов, сколько ей придет в голову.

Когда мы, полностью обессиленные, наконец добрались до дома, Франциска сказала:

— Джон, знай, что если тебе захочется украсть всех золотых рыбок, соек и крапивников на птичьем рынке, я помогу тебе. Замышляй любые проделки — со мной или без меня. Я буду любить тебя, кем бы ты ни стал и какие бы безумства ты ни совершил.

Жильберто и я были теперь равноправными партнерами. Я уже давно не надеялся, что смогу продавать работы, сделанные на основе рисунков Гойи или собственных фантастических изображений. Добропорядочные жители Порту желали плиток в старом стиле — с ликами святых или идиллическими пейзажами. Португальцы всегда были счастливы, видя на стене святого Антония или корову — причем им было безразлично, кого именно.

Для Франциски я раскрашивал стенные панели по своим собственным рисункам и разрисовал стену, ведущую в наш сад, сценами из Исхода, но вместо людей я изобразил животных, в том числе и Моисея в виде льва с глазами, сверкающими серебряным и черным цветом. Мне кажется, что Полуночник был бы восхищен моей работой, хотя большинство посетителей считали ее совершенно неприличной.

Я постоянно экспериментировал с красками и кистями и никогда не уставал рисовать для своей семьи иллюстрации к рассказам из Торы и сказкам о животных, которые мне рассказывал Полуночник.

В детской я выложил все стены плиткой с изображениями химер, драконов и сфинксов. Когда девочки были маленькими, то играли с ними, делая вид, будто хватают этих чудовищ, трясут их, а затем раскрывают ладони и отпускают крылатых существ. Это приводило их в настоящий восторг.

У девочек были совершенно разные характеры.

Эстер, младшая дочь, была похожа на Даниэля: она жила постоянно подвергая себя опасности, и не могла по-другому. Когда она бежала с безудержной энергией, за ее спиной развевались густые золотисто-каштановые волосы. Она все время окружала себя забавными вещами — бабочками, волчками, прутиками и колокольчиками. У нее был неугомонный нрав. Она могла утомить человека, просто сидя у него на коленях и задавая вопросы. Нет, я не могу читать тебе одну и ту же историю пять раз за один вечер… Нет, уже темно и мы не пойдем гулять к реке… Можно было подумать, что она просто капризна, но время показало, что она, так же как и Франциска, часто скрывает свои мысли… От моей мамы она унаследовала музыкальные способности, которые позволяли ей давать выход своему творческому потенциалу. Я купил для нее скрипку, и уже в шесть лет, благодаря занятиям с местным учителем, она могла сыграть несколько простых мелодий из сборника песен «Анна Магдалена» Баха.

Граса была сдержанной и задумчивой. Своими темными проницательными глазами, унаследованными от матери, она внимательно следила за людьми. Иногда она чувствовала себя разочарованной из-за того, что жизнь — не такая, как бы ей хотелось, что клад, который она искала, ускользнул от нее. Читать ей книги и утешать ее было очень серьезным делом. Но зато для меня не было большей радости, чем слышать, как она смеется.

Часто сидя на своей постели при свете одной свечи, она изучала карты, которые я купил для нее в книжной лавке сеньора Давида, словно они могли дать ключ к тайнам жизни. Я предполагал, что когда она достигнет зрелости, наш провинциальный городок на краю Европы станет слишком тесным для нее.

По ночам я иногда читал девочкам из Торы: Грасе это всегда доставляло большое наслаждение, но Эстер немедленно начинало клонить ко сну, а усыпить ее всегда было непростым делом, — так что чтение Торы оказалось вдвойне полезно.

После объяснения на пляже наши отношения с Франциской стали проще и спокойнее. Всей семьей мы пропалывали клумбы и подрезали розы, сидели, скрестив ноги, на кровати и играли в карты, ходили к реке и смотрели на отплывающие и прибывающие корабли. Дедушка Эгидио подарил нам четыре фруктовых дерева: персик, лимон, апельсин и айву, и мы посадили их в каждом уголке сада, там, где Полуночник выращивал раньше свои лекарственные растения.

Франциска продолжила изготавливать свои удивительные платья, а самые скромные экземпляры продавала в магазин одежды на Руа-дас-Флорес. Для себя она шила платья и шали, а для меня — жилеты и костюмы; из-за них мы приобрели дурную репутацию во всей округе.

Я всегда говорил с детьми на английском языке, желая, чтобы в жизни у них было на одно преимущество больше. Как и я сам, уже к пяти или шести годам они без труда говорили на обоих языках.

Однажды, когда нашим девочкам было шесть и семь лет, мы взяли их в Лондон на две недели, оставили матери и тете Фионе, а сами сбежали в Амстердам, куда папа надеялся взять меня и где я уже давно хотел увидеть синагогу. Гармоничное сочетание дерева и стекла и простая тишина внутри, произвели на нас глубокое впечатление, и я был изумлен, обнаружив много мужчин и женщин, с которым мы могли говорить по-португальски, хотя их семьи не были на нашей родине более двух столетий.

Нашу семью можно было назвать счастливой. Я бы сравнил нашу жизнь со своеобразным плаванием: нас четверых сопровождали также другие путешественники — моя мать, Бенджамин, Луна, сеньора Беатрис и даже бабушка Роза. Мы радушно принимали их, когда бы они этого ни захотели. Я постоянно думал о Даниэле, Виолетте и Полуночнике, конечно, иногда с болью и чувством вины. Несмотря на расстояние и на смерть, которая разделяла нас, они были с нами во время этого путешествия, потому что продолжали жить во мне.

В первые годы нашего брака я не узнал ничего нового о смерти Полуночника и о том, почему мои родители перестали любить друг друга. Странные сомнения относительно отца не оставляли меня, поскольку я так и не увидел его тела. Часто во сне я видел его посреди толпы — на Новом рыночной площади Порту, на большой ярмарке в лондонском Гайд-Парке или в синагоге в Амстердаме. Он остался жив, но избегал нашей семьи, считая, что и так уже причинил ей много бед.

Иногда просыпаясь посреди ночи, я чувствовал острую боль в груди из-за того, что он никогда не увидит Франциску и моих дочерей, и мне приходилось вставать с постели, чтобы просто подышать.

Иногда я поддавался безумной вере в то, что в этих снах есть доля правды: отец не погиб в Порту, а сержант Кунха ошибся при его опознании или солгал мне.

Я никому говорил о своих сомнениях, кроме Франциски.

— Но где он сейчас? — спросила она однажды, сидя со мной в постели.

Я не смог ей ответить. Но меня больше интересовал вопрос: «Вернется ли он когда-нибудь?»

Глава 26

Еще на заре нашего брака я и Франциска были вынуждены изменить свое отношение к рождению детей, по сравнению с тем временем, когда мы были помолвлены. Но несмотря на все меры предосторожности, в начале апреля 1822 года по утрам моя жена начала ощущать в себе нового ребенка.