Читать книгу "Смерть по сценарию - Татьяна Столбова"

— Сделаю. Сейчас же и позвоню.

— Хорошо. Всего доброго.

Сахаров быстро поднялся и двинулся к двери, едва не забыв меня. У порога он обернулся, встал на миг, пропустил меня вперед. Я услышала «счастливо» главного в ответ на свое «до свидания» и в тот же момент оказалась в коридоре. За мной, нетерпеливо подталкивая меня в спину, шел оперативник.

— Мне только наручников не хватает, — сердито сказала я Ониксу, когда мы очутились на улице. — Что ты идешь сзади, как конвоир, и еще толкаешься?

— Да, наручников тебе не хватает, — отрешенно произнес Оникс и без перехода сказал: — Знаешь, я носил «Новый мир» с рассказами Климова одному филологу... в Литературный институт... Он говорит, что стили похожи, но утверждать, что это один и тот же автор — нельзя. Либо я должен привлечь к этому делу еще парочку экспертов и подождать хотя бы дня три...

— Постой! — ошеломленная, перебила его я. — Чьи стили похожи? С кем ты сравнивал Дениса?

— С Кукушкинсом, с кем же еще? — удивленно посмотрел на меня Сахаров.

Взгляд его, снова змеиный, менялся. Вот уже он смотрел на меня не с удивлением, а с подозрением, затем, положив руку мне на плечо, по-доброму, как больную, спросил:

— Может, это ты их обоих убила?

— Я тоже вчера об этом думала! — оживилась я. — Даже у Пети спрашивала, страдаю ли я раздвоений личности. Потому что сама никак не могу вспомнить, убивала или нет.

— И что ответил Петя?

— Петя ответил... Подожди, что ты там говорил насчет Кукушкинса? Ты полагаешь, что Кукушкинс — Денис?

Это предположение и поразило, и рассмешило, и ужаснуло меня. Мадам явно перестаралась. Получилось так, что она, сама того не желая, направила оперативника по ложному следу. Но как мне переубедить его? С чего начать? Судя по его виду и настроению, он решительно вознамерился выяснить, кто же на самом деле скрывается под псевдонимом Кукушкинс. Уж не подозревает ли он Кукушкинса во всех преступлениях?

С одной стороны, мне самой было страшно интересно узнать настоящую фамилию любимого писателя. А с другой стороны... Надо же искать убийцу. А Оникс Сахаров тратит время на посторонние дела...

Он рассуждал о чем-то, не спеша вышагивая рядом со мной и обходя все выбоины и трещины в асфальте с прибалтийской аккуратностью; я не слушала, занятая важной проблемой: сказать ему, что он ошибся адресом, или нет? А если я и скажу, разве он меня послушает? Усмехнется, как Миша, и ответит, что разберется во всем без меня... А то еще и прибавит-язвительно: «Какая ты умная!»

Я действительно была умная, потому что ничего говорить ему не стала. Мы дошли до метро и там распрощались. Оникс вернулся к автобусной остановке, а я поехала к Линнику. Он давно уже меня ждал...

Глава двадцать вторая

Линник торчал в окошке, обозревая улицу, и, когда увидел меня, замахал обеими руками. Давно мне так не радовались. Впрочем, если убийца — он, то в этом нет ничего странного. Жертва сама идет в руки, отчего ж не порадоваться?

И все же я сомневалась в виновности Паши. Во-первых, он чист и прямодушен; во-вторых, он — лучший друг Миши. А несмотря на обилие современных кинофильмов и литературных произведений с героями, предающими дружбу, я как-то не верила, что такое может случиться в действительности. По мне, чтобы предать, нужно прежде всего по определенным причинам подойти к этой крайней черте. А затем пережить столько, что впору собирать вещички и устраиваться на жительство в психиатрическую лечебницу. Потому что для нормального человека предательство — настоящее — не пройдет так просто. Оно будет мучить его беспрестанно, днем и ночью, в любом месте, и, разумеется, окружающие быстро заметят, что с ним творится что-то неладное.

Да, со дня гибели Миши я ни разу не видела Линника в его обычном легком настроении. Но это можно объяснить горечью утраты. Мы все с того дня немного не в себе. То шутим, то замолкаем и замыкаемся в себе, то страдаем... Чтобы постичь психологию настоящего преступника, надо знать, каким он был до совершения убийства, а не после. Такова моя теория. Еще раз повторю: я считаю, что предательство дает не мгновенный (в этом случае — дневной, недельный) срыв, а длительный, очень заметный со стороны. Что касается Паши, я в упор не помню, каким он был до. Я его, кажется, и не видела довольно долгое время. Разве что на студии, мельком.

Иначе говоря, к тому моменту, как я вызвала лифт, мне так и не удалось прийти к окончательному выводу — виновен Линник или нет? Но делать нечего. Надо рискнуть. Когда еще Денис починит свой компьютер!

Паша ждал меня на лестничной площадке у своей двери. Взгляд у него был открытый и прямой. Как все же хорошо, что люди не могут читать мысли друг друга. Вот прочитал бы он сейчас мои и выгнал бы меня к чертовой матери. А если виновен, так и кокнул бы сразу, без лишних разговоров.

Согласно своему плану, я немедленно сообщила Лин-нику о том, что только что рассталась с оперативником Сахаровым и он ждет моего звонка, чтобы узнать, какая информация содержится в добытых мной дискетах. Паша на это никак не отреагировал. Он был немного взволнован, но явно не по этому поводу.

— Мне звонила Невзорова, — сказал он, как только за мной закрылась дверь его квартиры.

— И что? — мрачно поинтересовалась я.

Вот уж Невзоровой в моем расследовании нет места. Я для себя решила, что она не могла задушить Веронику (сил бы не хватило), и с чувством глубокого удовлетворения забыла о ней. И вот теперь Линник напоминает...

— Несла какую-то околесицу. Кажется, пьяная была. Спрашивала, не знаю ли я, где ты.

— Что ты ей ответил?

— Ответил, что ты скоро должна прийти. Позвони ей, Тоня. По-моему, у нее есть для тебя информация.

— Какого рода?

— Откуда же я знаю? — удивился Линник. — Она мне ничего не сказала. Плакала только.

— В своем репертуаре... — пробурчала я, но Невзоровой решила все же позвонить. От меня не убудет. А вдруг она сообщит что-либо важное? У меня из головы не выходил тот ее образ, созданный гримерами и костюмерами... Ну вылитая Вероника. Надо бы узнать, были они знакомы или нет.

Я прошла следом за Пашей в комнату, взяла трубку радиотелефона и набрала номер Невзоровой.

Как и сказал Линник, она была пьяна в стельку. Язык заплетался так, что приходилось догадываться по слогам, какие слова она произносит. Смысл же ее речи заключался в следующем: некий тип, «злой мужчина», по выражению Людмилы, третирует ее уже не первый месяц, заставляя носить в разные издательства его прозаические опусы. Причем требует, чтобы она одевалась как «бомжиха в квадрате», что для Невзоровой просто невыносимо.

Для меня, например, было невыносимо ее слушать. Фантазия моя разыгралась. Я представила себе Невзорову а-ля Вероника у стола главного редактора «Кормы», подписывающую договор фамилией Жемалдинова за моего любимого Кукушкинса, и меня аж передернуло. Не хотелось верить, что Кукушкинс и есть тот самый «злой мужчина», тем не менее совпадение было странным. Я бы даже сказала, подозрительным.