Читать книгу "Женщина при 1000°С - Хальгримур Хельгасон"

Это показалось мне смешным, и я наконец смогла рассмеяться. Его речь стала более пылкой.

«Ибо кто, если не я, выведет немецкий народ из бездны отчаяния? Тот, кто на собственном опыте изведал его дно!»

При этом он похлопал одетой деревом ладонью по грязному каменному полу, так что раздался звон. Я рассмеялась еще пуще. Он запрокидывал голову в конце каждой фразы, как это обычно делал фюрер, и от этого становился как две капли воды похожим на него, так что я по-настоящему начала верить, что он – его брат.

«Liebe Volksgenossen! Die Zeit des Überrrmenschen ist abgelaufen! Die Zeit des Unterrrmenschen brrricht an!» (Дорогие товарищи! Кончилось время сверхчеловека! Настало время недочеловека!)

В конце концов он вытянулся, запрокинул голову, а руку поднял в нацистском приветствии, но как-то так, что вверх поднялся только локоть, словно рука была ампутирована, и выкрикнул зычно и смело:

«Halb Hitler!»[173]

86

Девственная плева на голове
1942

Одна ночь бомбежки в Гамбурге на самом деле шла за четыре-за пять. Самолеты налетали стаями, переполненные огнем, и набрасывались на старинные карнизовенчанные жилые кварталы, а затем удалялись на запад, будто насытившиеся гиены. Передышка на сон выпадала лишь до следующего налета: вновь начинали реветь сирены и зенитки, затем начинался дождь из бомб, издававших характерное ржание, которое сменялось жутким «бум!».

«Я ночью встану. Мне ведь сон нужен только половинчатый», – сказал мой друг Аарон и подмигнул мне.

«А где вы спите?»

«О, я это стараюсь разнообразить. Однажды я спал в выдвижном ящике, другой раз – в лебедином гнезде. Если я сплю на мягком, то сплю крепко, а на жестком – чутко. Если я сплю в доме, то высыпаюсь, а если на улице – то по-собачьи, с одним открытым глазом. Хорошо спать в канаве: тогда видишь сон, будто тебя пригласили к Богу на чашку кофе. Ах, какие тем булки! Но безопаснее всего все-таки в воронке от снаряда, потому что англичанец – скряга и единожды разбомбленное вторично бомбить не станет. А так я ничего не боюсь, а смерти – тем более. Пусть придет кто пожелает, и пусть целиком, а не вполовину!»

Все это уже как будто было когда-то сочинено. Как будто из старой пьесы. Он смастерил себе ответы на любые вопросы и никогда не лез за словом в карман. И в каждой фразе жила какая-то приятная для слуха энергия, строки выходили из него искрящими от натуги, как электрические провода из электростанции, и тогда этот голос был, словно красное вино для ушей: струился мягко, вкусно и пьяно из этого лица-посмертной маски.

И сейчас он пел мне:

В тростниках, где речка вьется,

спит король в полночный час.

Если с девой он проснется,

то все царство ей отдаст.

Боже мой, как меня очаровал этот бесхвостый кентавр с чаплинской бородкой! Но как бы то ни было, вновь пришел мой второй приятель – ганзейский паренек Ганс-чурбан, тот самый, белобровый в фуражке. Сперва он шуганул нидерландских деревенских женщин. Они неуклюже поднялись на ноги и ушли своей дорогой. Тогда он направился к нам.

Сводный брат Гитлера выдал абсолютно новую программу:

«Доброе утро, доброе утро, добрый человек. Какие у вас сапоги красивые! Если бы выпускали сапоги для рук, я бы уже давно убежал на поле брани: гвоздить русских на востоке у Дона; я бы в пехотном строю на руках вышагивал, потому что по военной части я все могу, не могу только одного – сделать ноги!»

«Кто вы такие?» – спросил Ганс, немного сбитый с толку, и обернулся ко мне: «Он с вами?»

«Мир вам, ведь та война еще вряд ли будет! Но вам удалось защитить сию крепость, и это есть хорошо весьма. Да, это хорошо, – если это вообще не подвиг, за который надо представлять к награде, о чем я в свой срок рапортую моему народу. Сам я зовусь Аарон, а по фамилии – Гитлер, младший брат нашего всеобщего отца, сводный брат Его Величества, если быть точным. Отец у нас с ним один, а вот дороги в жизни получились разные, потому что мы по ним едем на таком разном транспорте. В общем, перед вами половинка Гитлера. А вторая половинка нам, братьям, вообще родней не приходилась, так что пришлось ее того…» – сказал Аарон и снова издал шипение с характерным движением руки возле паха.

Белобровый солдат некоторое время не мигая смотрел на это диво. Кто такой… Нет, что такое этот бесформенный обрубок, который говорит с ним униженно, как раб, но в то же время и свысока, как аристократ? Неужели оно (!) – это его брат? Да, пожалуй, какое-то сходство у них есть, хотя тут и волосы кручавые, и нос словно выплыл из самых глубин еврейства. Но парня остановило священное имя.

«Хайль Гитлер!» – выкрикнул юный Ганс, так что под тридцатисемиметровым потолком кассового зала отдалось эхо, и взметнул руку вверх, встав навытяжку и щелкнув каблуками.

Мои глаза повидали на своем веку немало смешного, но эта детская реакция солдата – пожалуй, один из самых комичных эпизодов. И все же я не рассмеялась – разве что в самой глубине души, далеко-далеко на ее просторах, спрятавшись за стоящий там сарайчик. Зато я ясно заметила, что мой друг Аарон, отвечая на это приветствие, ведет героическую борьбу с улыбкой. Это была усмешка комедианта в самый разгар спектакля. И теперь я наконец поняла этого человека, этого получеловека, эту полушутку жизни. А солдат продолжал:

«Пехотинец Ганс Юрген Руперт, герр, из зентиного батальона 161 Б, отряд Гюнтера фон Аффенберга, старшего сержанта. Зона обороны – Гамбург, север: пути сообщения и сооружения».

Аарону все еще было трудно овладеть собой, но он старался изо всех сил: «Конец связи, сообщение принято, опустить руку. Вы отличный представитель арийской расы. Будущее за вами. Вы детей зачинаете?»

«Простите, герр…»

«Вы детей зачинаете?»

«У меня нет детей. Молод еще».

«Сколько вам лет?»

«Мне девятнадцать лет, герр».

«Хорошо. Вы можете зачинать детей?»

«А? Что?»

«Семя в жерновах есть?»

«А… да, по-моему».

«Семя ариев – это, да будет вам известно, золото мира. Когда кран подключен, его надо открыть. Превосходство – это одно, а вот распространение – это совсем другое. Поэтому каждый юноша должен отдать свой долг, а каждая дева – наполнить свои закрома. Вы подумайте, любезный Ганс, вы производите по сотне солдат в день, но все они занимают территорию лишь в вашей ладони, а эта область, хотя по-своему и замечательна, почти ничего не прибавит к нашему государству, жаждущему расширить границы. Вам надо найти себе сегодня сотню женщин, а завтра двести. Бомбоубежища переполнены! Ступайте и наполните их! Нам это не помешает. Или почему, спрашивается, мы буксуем без топлива в торфяниках на востоке и не продвигаемся дальше, вперед, на этих ррруских, которые только и знают, что спаррриваться? Да потому что нам не хватает людей! Не хватает солдат в арррмии!»