Читать книгу "Другие люди - Сол Стейн"

Томасси выразил удовлетворенность тем, что Лефкович решил лично участвовать в этом важном процессе, и полюбопытствовал, на что намерено делать упор обвинение.

Лефкович обращался только ко мне и Томасси, напрочь игнорируя Франсину. Ответы его звучали хрестоматийно, словно сошли со страниц учебника. Констатация фактов, объявление состава преступления, подтвержденного показаниями жертвы и другими доказательствами, пусть косвенными, но усиливающими вышеуказанные показания. В конце он собирался потребовать наказания преступника, дабы другим было неповадно бросаться на женщин. В другой ситуации я бы позволил себе улыбнуться, но заметил, как дергается щека Томасси.

— Что ж, — он встал, — в таком случае мы можем закрыть это дело.

— Пожалуйста, сядьте, — в тревоге поднялся и Лефкович.

Они сели одновременно.

— Хорошо, — первым заговорил Томасси, — давайте смотреть правде в глаза. Если вы используете стандартный подход, какие приведены в учебниках, процесс сведется к ее слову, его слову, разумному сомнению. Мы не можем положиться на записочки, которые будем передавать друг другу в зале суда. Стратегию следует разработать здесь, использовав весь наш опыт и знания.

— Разумеется, — пальцы Лефковича теребили ключ. — Я собираюсь обсудить предполагаемый ход процесса с другими прокурорами и с мистером Канхэмом, и мое выступление будет базироваться на опыте и знаниях всей окружной прокуратуры.

— Не будем забывать о жизненных реалиях, — покачал головой Томасси. — Из всех процессов по изнасилованию обвинительным приговором заканчивается… — он замолчал, давая возможность Лефковичу назвать точную цифру.

— Ничтожная часть, — вставил я.

— Совершенно верно, мистер Уидмер, — к моему изумлению, легко согласился Лефкович. — Но, я уверен, вы понимаете, с какими серьезными трудностями сталкивается обвинение.

— Джордж, — подала голос Франсина.

Я видел, что Томасси это не понравилось. Он не хотел, чтобы его называли Джорджем в моем присутствии.

— Джордж, — продолжила Франсина, — а как бы вы вели это дело?

— Да, да, — покивал Лефкович. — Я как раз хотел задать этот вопрос.

— Вы не хотите пригласить стенографистку? — спросил Томасси Лефковича.

— Все, что мне потребуется, я запишу сам.

У меня создалось впечатление, что Лефковича злит не превосходство Томасси, но присутствие в кабинете женщины его возраста.

— Так вот, — начал Томасси, — этот процесс во многом зависит от вашей вступительной речи. Я уверен, что вы сможете перевести его на свою половину поля до того, как это сделает Брейди. Мистер Лефкович, у меня нет сомнений, что вы пришли к тем же выводам, что и я. Основной ваш тезис — насилие. В этом суть проблемы. Но прежде чем вы раскроете ее, присяжные, не без вашей помощи, должны осознать, что секс в данном процессе далеко не самое главное. Иначе мы окажемся на территории Брейди, жертва не девственница, связи с мужчинами для нее обычное дело, у нее сексуальная внешность, возможно, секс доставляет ей удовольствие, ей достаточно лишь намека, чтобы спустить трусики, короче, он сможет посеять в умах присяжных мысль о том, что она могла соблазнить Козлака, а уж после этого победа Брейди — дело техники. Мы должны с самого начала создать в зале суда атмосферу, не допускающую разговоров о сексе, вызывающих похотливые мыслишки у каждого из нас, твердо заявить о том, что главное в случившемся не секс. И судим мы насилие, а не моральные нормы.

Томасси глубоко вдохнул. Посмотрел на меня, Франсину, Лефковича. Аудитория внимала.

— А как мы этого добьемся? — продолжил Томасси. — Как мы сможем растолковать присяжным, о чем они думают на самом деле, когда им кажется, что они думают о сексе? Мистер Лефкович, у каждого адвоката есть для этого свои приемы, но, допустим, вы можете подойти к присяжным вплотную и попросить их, каждого в отдельности, вспомнить, о каком самом непристойном сексуальном извращении они слышали, какие мысли о сексе находили отвратительными. Допустим, вы заставите их прокрутить в своем сознании эти образы, вызовите те сексуальные фантазии, что отягощают их совесть. И тут же вы снимете их с крючка. Напомните им, что время от времени о таком же думает любой из нас. И никто не вправе давать оценку чьей-либо сексуальной жизни, за исключением одного случая: когда этот человек насилием навязывает свои сексуальные пристрастия другим.

На мгновение мне показалось, что сейчас Франсина возьмет Томасси за руку. Лучше б, подумал я, ей этого не делать. Не из-за меня, но ради Лефковича. Ему и так хватает впечатлений, не стоит выставлять перед ним напоказ личные отношения между жертвой и адвокатом.

Лефкович записал в блокнот одно слово. Я молил Бога, чтобы это было «насилие».

А Томасси все говорил.

— Из вашей вступительной речи присяжные должны четко уяснить, что искушение не играет здесь никакой роли. Разумеется, жертве двадцать семь лет и она не девственница. Ее моральные принципы полностью соответствуют взглядам большинства молодых людей ее возраста, что подтверждается соответствующими статистическими выкладками, и сильно отличаются от взглядов более старшего поколения, к которому относятся присяжные. Вам сильно повезет, Лефкович, если в составе присяжных окажется хоть один тридцатилетний. Она деловая женщина. Образованная. Живет одна по собственному выбору. У нее не было оснований подозревать, что сосед, которого она неоднократно встречала на лестнице, обманом проникнет в ее квартиру, далее это будет доказано показаниями свидетелей, а затем силой навяжет свои сексуальные желания женщине, которая не хотела иметь с ним ничего общего. Я убежден, если вам удастся донести эти положения до присяжных, они, слушая Брейди, будут воспринимать его слова с учетом того, что услышали от вас.

Жаль, что Лефкович почти ничего не записывал. Такой, как Брейди, мог сожрать его с потрохами.

— Я не сомневаюсь, что большую часть сказанного мною вы и так намеревались включить во вступительную речь.

— Да, но, пожалуйста, продолжайте, — откликнулся Лефкович. — Всегда полезно послушать другого человека, пусть он и говорит близкое к тому, что хочешь сказать ты сам.

Я с трудом скрыл улыбку. Этот молокосос уже успел кое-чему научиться.

— Отлично, — кивнул Томасси. — Не стоит нам забывать о том, что обыкновенные мужчины и женщины не очень-то понимают глубину тех переживаний, что приносит с собой изнасилование.

Допустим, вы попытаетесь донести до присяжных мысль, которую каждый постоянно слышит, но как-то пропускает мимо ушей. По закону два преступления относятся к разряду тяжких: убийство и изнасилование, но почему-то все полагают, что убийство — это ужасно, а изнасилование — предмет для дискуссии с движением за права женщин.

Почему так разнится отношение к убийству и изнасилованию? Вы должны дать ответ и на этот вопрос. Мы привыкли к убийствам. Вся литература, которую мы читаем с детства, напичкана убийствами. Начните с Библии, Каин убивает Авеля. Если надо, перескажите присяжным всего Микки Спиллейна. В нашем воображении убийство обыденно. В десяти заповедях прямо сказано: не убий. Когда же дело доходит до сексуального насилия, заповеди молчат. Ты не должен возжелать жены ближнего своего. Однако время от времени каждый желает жену соседа. Суть проблемы — насилие. Заповеди, возможно, обходят этот момент стороной, закон — нет. Изнасилование и убийство остаются равными по тяжести преступлениями. Вы должны вдолбить эту мысль в головы, присяжных.