Читать книгу "Слепой. Живая сталь - Андрей Воронин"

«Ты особо-то не заносись, – одергивал его Алексей Ильич. – В том, что один человек построил, другой всегда разобраться сумеет, если у него в черепушке мозги, а не рисовая каша с черносливом. Тем более что наш «девяносто пятый», хоть и новый, а все ж таки танк – как был танком, так танком и остался. А танком управлять, когда чуток пообвыкнешь, дело нехитрое, ему при большом желании даже медведя обучить можно. Мы с тобой на волоске висим, Гриша, и ты, будь добр, об этом не забывай. Не дразни ты его, Аморалеса этого, а то ведь плюнет на все и шлепнет собственной рукой!»

«Так все равно ведь шлепнет, – возражал Сумароков. – Сперва выжмет все, что сумеет, а потом шлепнет, чтоб никому его военную тайну не открыли…»

Если Моралес в общем и целом повел себя вполне предсказуемо, то на полигоне их поджидали сюрпризы – как ни странно, по большей части приятные. Людей здесь по вполне понятным причинам почти не было, осталась лишь контролирующая занятый полигоном участок ущелья охрана. На смену брезентовой армейской палатке, в которой они обитали раньше, пришел довольно уютный балок, в котором имелись даже кондиционер и портативный телевизор. Но главным сюрпризом стал танк, который, укрытый брезентом, стоял там, где они его оставили, под навесом из уже заметно обтрепавшейся и выгоревшей на солнце маскировочной сети. После драки, в которой погиб Сердюк, навес перенесли метров на двести, и товарищи, не сговариваясь, старательно избегали смотреть туда, где он стоял раньше. Они даже не знали, где местные похоронили младшего члена экипажа. Моралес сказал, что тело предано земле с воинскими почестями, но кто б ему поверил?

Машину они проверили первым делом. Перед тем, как отбыть на своем вертолете в столицу, генерал обещал, что первая группа курсантов прибудет не позднее завтрашнего утра. «На рассвете», – сказал он, и в этом, по крайней мере, можно было не сомневаться: в том, что касалось повседневной жизни полигона – расписания работы, сроков поставки горючего, продовольствия, запчастей и боеприпасов, – его превосходительству смело можно было верить. Поскольку группа местных танкистов должна была появиться на полигоне прямо с утра пораньше, затеянная Гриняком проверка не вызвала у охраны ни малейшего подозрения. Танк был просто предметом, который эти парни сторожили, экипаж к нему прилагался, а как они там взаимодействуют, что делают, никого не интересовало до тех пор, пока «орел» оставался на своем месте под навесом.

Двигатель был исправен, уровень масла и охлаждающей жидкости в норме; солярки в баках плескалось километров на сто хода («Хватит с головой, – заметил Сумароков, – уйти дальше все равно не дадут»), а отсек для боекомплекта к удивлению экипажа оказался набит под завязку. Видимо, тот, кто остался здесь за главного после отстранения от дел проштрафившегося Липы, от нечего делать занимался поддержанием танка в полной боевой готовности.

Судя по некоторым признакам, попытки самостоятельно освоить сложную науку управления напичканным электроникой современным боевым аппаратом все-таки прекратились не до конца: кто-то явно пробовал оружие, в том числе и пушку, о чем свидетельствовала появившаяся на противоположном краю ущелья свеженькая, с пылу, с жару каменная осыпь. В нескольких метрах от осыпи, перекосившись на спущенных шинах, стоял покрытый ровным слоем желтовато-белесой пыли грузовик – армейский «Урал» повышенной проходимости с выбитыми стеклами, помятой кабиной и изодранным в клочья тентом, остатки которого печально свисали с покореженных, погнутых, торчащих вкривь и вкось стоек. Осыпь при этом выглядела основательно развороченной, из нее торчало несколько ломов, у скалы стояли и валялись лопаты. Сумароков предположил, что эта осыпь и покалеченный грузовик в течение некоторого времени составляли одно целое, и что было это совсем недавно – возможно, буквально вчера, а то и сегодня утром. «Черти безрукие, – заключил он тоном, каким ставят неутешительный диагноз. – Их счастье, что Аморалес этого не видел!»

Прикончив поздний ужин и выкурив напоследок по сигаретке, они отправились на покой. Под потолком шелестел, нагнетая в спальный отсек балка холодный воздух, кондиционер, снаружи доносились стрекот каких-то насекомых, протяжные жутковатые крики ночной птицы, да изредка – хруст мелких камешков под ногами неторопливо прохаживающегося взад-вперед часового.

Перед ужином Сумароков битый час обследовал балок на предмет скрытых камер и микрофонов, но так ничего и не нашел. Это, по его мнению, не означало, что микрофонов нет, но Гриняк, которому лень было простукивать стены, ползать под низкими складными кроватями и ковырять ногтями обшивку, его успокоил. Все на свете имеет конец, в том числе и слежка за людьми, сказал он. Тут, на полигоне, русского никто не знает, а прибор, способный без проводов транслировать поступивший с микрофона сигнал в Каракас или хотя бы в Сьюдад-Боливар, должен иметь весьма солидные размеры. А с учетом того, что полигон расположен на дне довольно глубокого ущелья, понадобилась бы еще как минимум одна радиомачта, не заметить которую было бы трудновато. У них тут сплошная секретность, и что получится, если они затеют эту бодягу с радиотрансляцией? Да ничего, кроме демаскировки! Американцы внимательно прослушивают эфир, а зачем Аморалесу надо, чтобы они слушали нас? А если тут упрятана какая-нибудь хреновина, которая работает на запись, так это на здоровье: завтра нас тут так или иначе уже не будет.

– Вот именно – так или иначе, – невесело вздохнул Сумароков. – Слушай, а чего его ждать, утра? Утром сюда нагонят целый батальон этих латинос, и на кой ляд нам сдалось с ними воевать?

– Уговор дороже денег, – сидя на кровати и стаскивая брюки, напомнил Гриняк.

– Уговор… – недовольно проворчал Сумароков. – Этот твой Александр Сергеевич, наверное, цыган, уж больно ловко он нам глаза запорошил. Как загипнотизировал, ей-богу! Обо всем договорились, а кто он такой на самом деле есть, толком даже не спросили.

– Будто и так не ясно, – сказал Гриняк.

– А что тебе ясно? Мне вот, например, ни черта не ясно! Может, он и в самом деле цээрушник, откуда ты знаешь?

– Знаю, – с уверенностью сказал Алексей Ильич. – Цээрушник действовал бы по-другому, и уговор у нас с ним получился бы другой. Ты понимаешь, о чем я. Наша коробочка, как ни крути, секретная военная разработка. Все знают, что она есть, смотрели ролики в интернете, а некоторые так и на показах бывали, видели своими глазами. Ну и что? Танк и танк, а что у него внутри, чем он от других танков отличается и, главное, почему, как оно там работает – поди знай! Нет, Гриша, кабы этот парень работал на ЦРУ, Ми-6 или любую другую разведку, кроме нашей, он бы нас с тобой в другую сторону толкал. Я бы сказал, в прямо противоположную.

– Можно подумать, наши лучше, – непримиримо пробурчал Сумароков. – Все они одним миром мазаны! Им же на нас наплевать с высокого дерева, мы же для них просто расходный материал наподобие патронов к пулемету или, там, графитовой смазки – попользовался, выкинул и забыл. Наши… Где они нынче наши? Ты для меня свой, Санька был свой, а остальные – извини-подвинься. Корочки, которые у него в кармане, ни черта не значат. Что с того, что он, скажем, с Лубянки? Когда и кому это мешало на две стороны работать?