Читать книгу "Свинг - Инна Александрова"

Митя рано пошел работать, доучивался в вечерней школе, а срочную служил в Германии: охранял в немецких горах урановые концессии. До сих пор вспоминает эти три «немецких» года: было много приятного, познавательного, но и много беспокойства.

Так, по глупости искупался несколько раз в озере, куда сливала свои отходы фабрика по обогащению урана. Господи! Кто тогда, в пятидесятые, думал об экологии. Даже немцы об этом не беспокоились.

Поженились мы, когда Митя вернулся со службы, а знали друг друга с довоенных времен — совсем маленькими: в доме общих знакомых потянулись вместе к огромному рыжему коту.

В нашей бездетности виновата я, мое нездоровье, но никогда ни слова упрека…

Университет — сначала Московский, потом Вильнюсский — Митя заканчивал заочно: шесть лет откатал вначале в Москву, потом в Вильнюс. Сейчас, когда, случается, смотрят его диплом, обязательно спрашивают: в какой такой загранице учился. А учиться ему было трудно, хотя человек он способный. Времени на учебу совсем не оставалось: в пятьдесят шестом Митя был зачислен в калининградскую милицию в чине лейтенанта и направлен в уголовный розыск. У него была интересная, но порой очень опасная жизнь. Из того времени особенно запомнились два случая.

Однажды пришли в отдел два пожилых человека — муж с женой — и заявили: пропал сын, механик БМРТ, недавно вернувшийся из морей. Заявление приняли и начали, как говорил и говорит сейчас Митя, «нюхать». Узнали, что жена механика не шибко его дожидалась: гуляла как хотела. Буфетчица. Имела близкую подружку. А через месяц «разнюхивания» Митя сказал: уверен — убийство, а убийца — жена. Помогала подружка. Но одно дело — предположение, даже знание, другое — доказательство. Вот на доказывание, на «подработку» ушло у Мити и его коллег примерно полгода. Однако преступление было раскрыто. Буфетчица не только убила мужа, но и сварила его по частям в выварке для кипячения белья. Сварила на той самой плите, на которой жарила яичницу. Сняла мясо с костей, спустила в унитаз, в канализацию, а кости — в мешок и в Преголю, или Прегель, как называют реку немцы. Таков был бесславный конец механика. За что так расправилась с мужем, кто знает!.. Но это — еще одно доказательство: не только теперь, но и раньше некоторые люди были хуже диких зверей.

Дело же Марины прогремело на весь город. Даже в областной газете о нем писали. Парень повел девушку на танцы, на танцплощадку, что находилась в городском парке. Девушка с танцев домой не вернулась. Родители обеспокоились, парень — ему было восемнадцать — клялся и божился, что целой и невредимой довел ее до дому. Через десять дней труп Марины выловили — случайно — в одном из озер города. На трупе было семь ножевых ран. Как о подозреваемом о Владимире — так звали парня — никто поначалу не думал, и только в ходе месячной работы стало складываться подозрение, что именно он убил Марину. В течение еще трех месяцев следствия было доказано, что этот восемнадцатилетний человек — убийца: на дне озера водолазы нашли нож, которым и были нанесены раны. А Владимир все-таки «раскололся»: сказал, что сильно ревновал Марину, не хотел, чтобы ушла к другому, а потому решил убить. Но Митя потом еще долго удивлялся, как юнец полгода водил их за нос, выкручивался, стремясь повести следствие по ложному следу. И все это в восемнадцать лет…

Митя честно работал двенадцать лет на практике, а в шестьдесят восьмом представилась возможность поступить в очную адъюнктуру Высшей школы МВД СССР. Теперь это Академия управления Российской Федерации. Поступление было успешным, и за два с половиной года он написал и защитил кандидатскую диссертацию. Мы уже жили в Москве — поменяли квартиру — и Мите предложили остаться на кафедре. Сорок лет преподает он в академии, но полковничьи погоны снял: возраст.

Часто, очень часто Митя говорит, что снится ему калининградская «ромка» — так называют районные отделы милиции, а еще видит во сне своего начальника Носкова, который знал, что Митя все за него сделает, а потому не утруждал себя даже чтением входящих бумаг. Зато прекрасно цитировал «Двенадцать стульев» и «Золотого теленка». Тут ему не было равных. Носков был «жертвой аборта»: в «ромку» пришел из КГБ, когда Хрущев стал чистить эти органы. Еще одно доказательство: бездельников в чекистских органах было предостаточно, даже больше, чем в милиции. По крайней мере, тогда.

Вечером долго рассуждаем с Катей о нравственности.

— Россия, — говорит Катя, — единственная в мире страна, где официальное рабство существовало четыреста лет — вплоть до второй половины XIX века. И рабство привело страну к страшному революционному взрыву. Когда человек — раб, в душе его, внутри, все выжжено. Он приравнен к быдлу, к скотине. Ему ничего не страшно, ничего не стыдно. Никаких устоев. И так росли, так жили люди, сменяя поколения. Почти двадцать поколений, выросших в ярме, ничего не знающих, кроме подлой науки холопского выживания.

Смешно думать, что русский мужик в семнадцатом году поднял на штыки царскую власть только потому, что начитался Маркса и Ленина. Нет, мужики тогда нутром почувствовали, что пришла сладкая возможность отомстить за века унижений. И люто отомстили. И страшно, и надолго перекурочили судьбу страны, потому как иначе не могли. И кто их в чем обвинит? А вот дворянство и правящая династия изо всех сил старались сохранить это рабство, хотя в 1861-м официально крепостное право было отменено. Но правящая верхушка тогда так перегрела котел, что чаша ненависти переполнилась, и народ неумолимо шел к перевороту. Теперь мы имеем такую власть, которая считает, что все у нас о’кей и врет, врет, врет… Но, если она действительно так считает, то слепа, глуха, глупа. А врет потому, что бессильна. Наш теперешний разгул во сто крат перекрывает прегрешения предков.

Мы регулярно сталкиваемся с проявлениями розни и считаем это чем-то внешним. А это не внешнее. Это глубоко внутреннее. Оно сидит внутри нас. При каждом удобном случае кричим о себе, что свободны. А несвободны. Свободен западный человек, потому что он точно знает, что и другой тоже свободен. Мы же хотим другого оставить рабом. Потому и сами рабы.

А ведь терпимость начинается тогда, когда человек задумывается над чем-то, чего в упор в себе не видел. Терпимость — работа над собой. Нетерпимым можно быть только к самому себе. Надо хоть однажды выпороть себя самого и сознаться в собственных недостатках, понять, что другой — такой же и с такими же правами, ему также больно. Биология учит: мы все одного вида. Разновидностей человека нет. Все классические религии — отражение толерантности, иначе бы давно самоуничтожились. И человек приходит в мир не для борьбы, как раньше считали, а для созидания. А уж на калининградской земле, где все так пропитано кровью, толерантность должна витать в воздухе.

X

Мышей на даче много, и очень часто Марс за ночь добывает три-четыре штуки. Он ровненько и аккуратно выкладывает их к утру на крыльце. Никогда не ест: считает ниже своего достоинства. А недавно было такое. Плита на даче электрическая. В отверстие, куда входит в плиту толстый электрошнур, влез мышонок, его ударило током, он погиб. Марс, как только явился с гулянья, унюхал мышонка и стал яростно мяукать и бросаться на плиту. Мы никак не могли понять, чем обидела его плита, пока не отодвинули ее и не увидели хвост попавшего в ловушку мышонка.