Читать книгу "Йогиня. Моя жизнь в 23 позах йоги - Клер Дедерер"

Возможно, оба эти взгляда правдивы. Я была свободна, моя жизнь представляла собой полную катастрофу. В эти странные годы многие факты моей жизни пугали меня. К примеру, я знала, что другие люди не испытывают таких сложностей в колледже, на работе, в повседневной жизни. Но при этом я обожала свою безумную, полную приключений жизнь.

Сложно сказать однозначно. Возможно, если бы мои родители остались вместе, я стала бы еще более проблемным подростком. В этом смысле социальные наблюдения — неточная наука: если бы фактор А или фактор В чуть отличались по величине, нас ждал бы результат X или результат Y соответственно. Может, моя молодость просто вскружила мне голову. Как поется в песне Райана Адамса, «быть молодым — значит быть в депрессии и быть под кайфом».

Допустим, все наши предположения насчет того, что могло бы быть, не стоят выеденного яйца. Тогда остается лишь одно — полагаться на дополнительные аргументы, как одноногий лыжник полагается на две дополнительные лыжи, которыми управляет руками. Вот они: в 1970-е число разводов значительно увеличилось. Женщины стали выходить замуж позже. Первый брак, заключенный в возрасте 26 лет и позже, имеет на 70 процентов больше шансов оказаться успешным, чем брак, заключенный в 21 год. А наша новая свобода — привилегия.

Я не была похожа на свою мать. Надо мною довлела потребность быть в безопасности. Но я всё же сделала этот шаг, пусть и маленький, и переехала с семьей в другой конец страны. И теперь мы жили здесь все вместе, и всё это было немного непривычно, но прекрасно. Мы это сделали!

Семейная жизнь состоит не из вех. Семейная жизнь — это то, что происходит каждый день: все эти завтраки и ужины, ссоры, книжки на ночь, футбольные матчи на заднем дворе, сборы в школу. Спрятавшись на нашей горе, мы наслаждались всеми этими незначительными мелочами. Наша с Брюсом спальня была на третьем этаже, там казалось, что мы скребемся лбом о небо на высоте восемь тысяч футов. (Жители Колорадо всегда знают, на какой высоте их дом.) Спальня была большой, просторной и застекленной почти со всех сторон. Когда в горах бушевал ветер тридцать миль в час, она ходила ходуном. В комнате с высокими потолками стояла высокая кровать: рост Брюса — метр девяносто, матрас лежал на уровне его груди, наверх мы забирались по лестнице.

Субботний вечер: никто из друзей Люси и Уилли не захотел ехать в горы, чтобы составить им компанию. Все дома, рядом, наверху, развалились на нашей кровати, с комиксами и радиоприемниками, все кричат и заезжают друг другу в нос локтями. Уилли построил полосу препятствий и прыгает с кровати на подушки. Люси читает «Гарри Поттера», слушает викторину по радио и крутит педали велотренажера — всё это одновременно. Я складываю чистое белье. Брюс сам с собой рассуждает, чем бы ему перекусить.

Вот так всё просто.

Мы были абсолютно счастливы. Я сложила последнее полотенце и спросила:

— Ну как, останемся? В Боулдере?

Брюс посмотрел на меня:

— Стоит подумать.

25. Урдхва дханурасана[48]

Гений никогда не кичился своим совершенством и чрезмерной добродетелью. Но я его таким и видела: совершенным и добродетельным. У меня также мелькнула мысль, что мне абсолютно ни к чему становиться такой. Она возникла случайно, но интуиция подсказывала, что за нее надо ухватиться и оберегать всеми силами. Даже мне это было понятно. Да, гений был уникален, однако мне казалось, что для разнообразия неплохо было бы изъять из меню уникальность ненадолго и просто побыть обычной.

Я стала рыскать по городу в поисках других йога-студий. Я вышла на охоту, как Дайан Китон в «Поисках мистера Гудбара»[49]— только без наркоты. И без сексуальных приключений. И без тяги к самоубийству. И с хорошей прической. Но не считая всего этого, я была в точности как Дайан Китон.

Несколько студий были вполне приятными, чистыми и так далее, но, увы, страдали от «боулдеровского синдрома», то есть обилия слишком юных и стройных клиенток, а также духовности в ее «облегченном» варианте. За годы занятий йогой я стала терпимее, но не настолько, чтобы спокойно смотреть, как двадцатилетка с телом спортивной гимнастки вещает о смысле жизни.

На торговой улице в восточной части города был один клуб. Снаружи он выглядел так, будто там торговали наркотой, а не проводили занятия йогой: парковка себе и парковка. Я из принципа сопротивлялась идти туда, Ли как-то ходила на класс к владелице студии и назвала ее «сердечной». Подобный эпитет, произнесенный устами циничной жительницы Нью-Йорка, мог быть как комплиментом, так и оскорблением. И всё же я решила сходить на утренний класс. Развернула коврик. В зале были люди всех возрастов, полов и размеров. Хороший признак.

Вошла веснушчатая женщина лет пятидесяти. На ней была не слишком опрятная майка, фигура тоже не из лучших. Я мысленно отругала себя за то, что оцениваю ее формы. Что это, суд Париса? Зачем я это делаю? Она села на учительское место — в середине у восточной стены — и оглядела зал. Взгляд учителя, начинающего класс, который спрашивал: вы со мной? Готовы? Только вот дальше произошло следующее.

Преподавательница, которую звали Кэтрин Сейдел, начала делать себе массаж стоп. В этом не было ничего необычного, инструкторы часто открывали классы сеансом самомассажа, что всегда вызывало у меня незрелый смешок.

Вот только на этот раз, вместо того чтобы объяснить и нам, какие точки массировать, Кэтрин проговорила:

— Знаете, я однажды видела, как Лори Андерсон выступает живьем. С Лу Ридом. Они встречались, вы в курсе? И они играли ве-ли-ко-леп-но. Особенно Лори. Она всех нас зажгла.

Ее лицо загорелось, когда она говорила об этом. Странно было слышать о Лори Андерсон на занятии йогой, но, может, таким образом Кэтрин собиралась подвести нас к какой-нибудь содержательной йогической мудрости? Иногда учителя любили рассказывать притчи в начале занятий. Но, как я уже говорила, притчи были все больше на индийскую тему. А это было больше похоже… на обычный разговор.

— Я тогда подумала: как здорово, ведь, что бы ни случилось, она продолжает заниматься творчеством. В ней столько упорства… — Она замолчала. — А вы любите Лори Андерсон? Странная у нее музыка, правда?

Пара людей в зале признались, что слушали ее в 1980-е. Кэтрин улыбнулась, а потом сказала:

— Отлично! А теперь займемся асанами.

И мы занялись асанами. Кэтрин создавала вокруг себя удивительную атмосферу покоя. И это не казалось ни фальшивым, ни нарочитым. Она просто была спокойна, как птичка на проводе, и всем своим видом словно спрашивала: ну-ка, и чем мы займемся дальше?

Она наблюдала за тем, как мы выполняем позы. Наблюдала, как добродушная воспитательница детского сада с потрясающим чувством юмора. Периодически выдавала что-то вроде: «Ну ребята, вы меня убьете, когда я объявлю следующую позу!» Тон ее при этом был неподражаемым — низкий, насмешливый, решительный, — тон человека, умеющего шутить с серьезным лицом.