Читать книгу "Гардемарины. Канцлер - Нина Соротокина"

Во дворце всяк чует внутреннюю погоду. Для Екатерины настала тяжелая пора. Придворные обходили ее стороной, встретившись лицом к лицу, опускали глаза, боясь произнести лишнюю фразу.

Великий князь, донельзя испуганный, тоже исчез из поля зрения. Впрочем, ему пока бояться было нечего. Бестужева он не любил, и все знали об этом.

Екатерина решила, что самое разумное сейчас сказаться больной и спрятаться в своих покоях. Но вначале надо было обезопасить себя. Вряд ли в ее покоях кто-то посмеет устраивать обыск, но Россия непредсказуема! Она достала из тайника в своем столе все бумаги, письма, к ним добавила переплетенные в книги счета за многие годы, свои девичьи дневники — получилась довольно внушительная гора бумаги. После этого она крикнула камердинера Шкурина и велела разжечь огонь в еще теплом камине. Кого выбрать в свидетели? Владиславова и так будет говорить в ее пользу. Кого-нибудь из статс-дам? Но они напуганы, смотрят буками и все стараются намекнуть, что служат более великому князю, чем ей.

Пусть камердинер Шкурин и будет свидетелем гигантского аутодафе. В огонь пусть летят все ее мечты и страсти. В последний момент Екатерина крикнула Анну Фросс. Ей казалось, что если призовут ее слуг в Тайную канцелярию, то Анна сможет более толково рассказать о настроении своей госпожи и причине сожжения документов.

Екатерина кидала в огонь бумаги сама. Шкурин стоял столбом, пламя гипнотизировало его. Анна не выдержала и бросилась помогать великой княгине.

— Если вас спросят, — где, мол, бумаги ее высочества, — сказала Екатерина, отирая нотный лоб, — скажите — все сожгла, собственноручно!

По комнате летал пепел. В глазах Анны стояли слезы. Картина и впрямь была достойна всяческого сожаления.

— Теперь позовите лекаря!

Доктор Гюйон пришел тотчас же. Екатерина уже легла. Лицо ее было бледным. Доктор нашел, что у нее слабый пульс, общее недомогание и красное горло. Прописал грелку к ногам, теплое питье, немного красного вина, а главное — не волноваться, не вставать…

Когда лекарь ушел, последние силы оставили Екатерину. Она устала быть смелой и собранной, ей надоело притворяться, симулировать болезни, расточать притворные улыбки. Она чувствовала себя необычайно одинокой, и даже предстоящее свидание с Понятовским не радовало. Вспомнилась вдруг мать, и словно воочию услыхала она несколько пискливый голос:

«Мое дорогое дитя…» И хотя знала Екатерина, что мать ее лжива, двулична, равнодушна к родственным отношениям, что по-настоящему в жизни она ценила и любила только собственные удовольствия — любовники и деньги! — в ее призыве она вдруг услышала скрытую ласку и разрыдалась.

Страхи госпожи Шмидт

День, в который государыня вдруг увидела Мелитрису, был вторник, пасмурный, мартовский… Дело было в утренник, Мелитриса стояла среди прочих, кто знает, с чего это вдруг Елизавета обратила на нее внимание.

— Кто это?

— Да как же, матушка государыня, — поторопилась с объяснениями Мавра Егоровна, — сия девица прибыла еще в августе, вы же сами изволили…

Мавра Егоровна говорила шепотом, но при этом отчаянно жестикулировала и гримасничала. Последнее время Елизавета стала хуже слышать. Умная статс-дама первая догадалась об этом и, дабы не совершать государыне неудобств, стала разыгрывать с ней целые пантомимы. Сейчас она представила и гибель Репнинского на полях Гросс-Егерсдорфа, и вызов Мелитрисы из псковской усадьбы, и появление ее в Царском во время болезни государыни…

Мила… Только уж больно худа, — заметила Елизавета без улыбки. — А почему без шифра[20]моего?

— Так еще не выслужила! — Шувалова развела руками и сгорбилась, иллюстрируя этим долгий и трудный путь к желаемому шифру, лицо ее в дополнение к показываемому выражало крайнюю озабоченность.

— Пусть подойдет.

Шувалова вся вскинулась, тут же отступила, неопределенно пожав плечами, мол, ваше величество, воля ваша, но сейчас не время…

Этот день был особенным. Государыня сообщила с вечера, что будет присутствовать на Конференции, дабы подписать важную бумагу, а перед тем, как исполнить государственный долг, она согласилась — вот уж праздник для обер-церемониймейстера! — совершить завтрак с соблюдением полного этикета.

Обычно государыня не только не соблюдала дворцового распорядка, но относилась к церемониям с полным пренебрежением, почти с ненавистью: ела, когда хотела, зачастую на ходу, спала где придется. Сегодняшнее исключение было сделано в угоду иностранным дипломатам, чтобы, донесли своим дворам, де, государыня Елизавета не только выздоровела, но и полна сил для удержания в руках скипетра и державы российской. После недавнего ареста Бестужева это было особенно необходимо.

Елизавета медленно и важно шествовала по живому коридору из склонившихся в нижайшем поклоне особ обоего пола. Подле стола государыню ждал обер-гофмаршал Н. — в руке жезл с разноцветными перьями и лентами, вид чрезвычайно торжественный. К слову сказать, у обер-гофмаршала Н. была внешность дурака. Природа, к сожалению, часто вытворяет подобные шутки: дает глупое обличие умному человеку, или, скажем, смешную личину романтику, он в душе поэт, ценитель прекрасного, а у него уши торчком и нос уточкой. В частной жизни и на службе обер-гофмаршал Н. выглядел просто некрасивым человеком, но как только наденет на себя торжественную мину!.. еще эти перья петушиные… Ну просто нет сил…

Стоящая в левой группе фрейлина Мелитриса все время пряталась за колонну, потому что панически боялась рассмеяться. Виной тому был, конечно, обер-гофмаршал, и еще Верочка Олсуфьева, которая невыразимо смешно его передразнивала и даже гугнила шепотом какие-то глупости, которые, по ее мнению, мог говорить обер-гофмаршал.

Стол уже украсили первой переменой блюд. Обер-гофмаршал Н. поклонился государыне, важно сообщив, что кушанье подано, и, подойдя к столу, быстро всунул жезл в руки придворному кавалеру. Меж тем дневальный камергер Ее Величества уже спешил с блюдом в руках, на блюде стоял голубой, с целующимися голубками рукомой русской работы, государыня предпочитала его саксонскому фаянсу и английскому серебру. По этикету обер-гофмаршал должен был теперь подать государыне салфетку для утирания рук, затем без излишней торопливости, но живо оную салфетку принять и отодвинуть от стола стул. Как только Их Величество сядет и начнет вкушать, обер-гофмаршал должен опять взять жезл и замереть с ним подле стола.

На этот раз в цепи подавальщиков произошел сбой, или не ту салфетку достали из сундука, или кто-то стащил ее впопыхах, словом, с утиральником произошла какая-то заминка. Государыня тем временем ополоснула руки, подняла их над рукомоем. Обер-гофмаршал Н. пошел красными пятнами, вид у него был невыразимо дурацкий. Немая сцена, напряжение невероятное… для всех, но только не для Елизаветы. Заминка подарила ей несколько секунд. Она рассеянно осмотрела залу и опять увидела девицу, о которой только что спрашивала Шувалову. Та стояла у колонны и изо всех сил старалась соблюсти благопристойный вид, однако просто кисла от смеха.