Читать книгу "Лавр - Евгений Водолазкин"

Верю, что путь ваш не напрасен и молитвами Владычицы нашей Богородицы даст Господь боярину Фролу и его боярыне плод детородия.

С этими словами Амвросий протянул им две просфоры для боярина и боярыни. Поцеловав руку дающего, приехавшие пошли на службу. Полдня отстояли коленопреклоненно, а следующие полдня и ночь отдыхали от дороги. С рассветом люди боярина Фрола отправились в обратный путь, и длился он вдвое меньше, потому что запах просфор утолял их голод, а вид снимал усталость. Когда же они вернулись в Москву, первым делом боярин спросил у них о просфорах. И они вручили ему просфоры, и в течение двух лет у него родилось двое детей: сначала мальчик, потом девочка.

Откуда ты знал о просфорах, спросили боярина Фрола люди его дома.

И боярин рассказал, что в ночь, когда посланные отдыхали в монастыре от дальнего пути, ему и боярыне приснился светолепный старец с двумя просфорами. Старец говорил, не размыкая уст, но речь его была внятна:

Будете утешены сыном и дочерью. Мы же здесь будем молиться о том, чтобы до Пасхи сего года ничего не случилось. Ибо лишь в день Пасхи можно будет надеяться, что мир устоял.

В великий день Пасхи семитысячного года звучали все колокола Кириллова монастыря. Этот звон лился над Белозерской землей, возвещая, что Господь явил человекам свою безграничную милость и дал еще время для покаяния. Было решено возобновить составление пасхалии, ведь до этого дня никто не знал, придет ли Пасха года семитысячного.

Из глаз многих текли слезы благодарности. Любящие утешились, потому что их разлука откладывалась, не завершившие дел успокоились, так как получили время для завершения, и только жаждавшие конца не радовались, потому что в своих ожиданиях обманулись.

В день Пасхи семитысячного года Амвросий сказал старцу Иннокентию:

Ищу, старче, уединения.

Знаю, ответил старец Иннокентий. Есть время для общения, и есть время для уединения.

Я долго познавал мир и накопил его в себе столько, что дальше могу познавать его внутри себя.

Теперь, когда в отношении конца света мы более или менее спокойны, настало время для уединения. Готовься, Амвросие, сего лета приимеши схиму.

Приуготовлением Амвросия стало лечение больных. Когда стало окончательно ясно, что жизнь в обозримом будущем продолжится, поток больных вырос десятикратно. Те, кто заболел недавно, в этом потоке соединились с теми, кто все последние годы предпочитал терпеть, но ввиду открывшейся благоприятной перспективы изменил свое решение.

Такое количество посетителей смущало братию и мешало ей сосредоточиться на молитве. Некоторые из них пожаловались на это игумену.

А что, раньше вы могли сосредоточиться на молитве, спросил жалобщиков игумен.

Не могли, ответили жалобщики, и игумен поблагодарил их за честность.

Но Амвросий и сам испытывал сомнения в правильности происходящего. Иногда вспоминал слова отца эконома о том, что многие из пришедших к нему думали лишь о здоровье, не помышляя о молитве и покаянии. Эти слова посеяли в Амвросии зерна сомнения. Он почувствовал беспокойство, но старца Иннокентия рядом уже не было. К тому времени старец Иннокентий перешел в отходную келью в дне пути от монастыря. Зная, что старец пренебрегает расстоянием, Амвросий сказал ему из монастыря:

Боюсь, что мои исцеления становятся для них привычным делом. Они не побуждают души этих людей к движению, потому что исцеления они получают автоматически.

Что ты знаешь об автоматизме, Амвросие, ответил из отходной кельи старец Иннокентий. Если есть у тебя дар исцеления, пользуйся им, ведь зачем-то же он тебе дан. Их автоматизм быстро пройдет, когда тебя с ними не будет. А чудо исцеления они, поверь, запомнят навсегда.

18 августа года семитысячного от Сотворения мира в храме Успения Пресвятой Богородицы Амвросий принял схиму. Чин принятия схимы напоминал чин, по которому несколько лет назад его постригали в мантию. Но в этот раз все было торжественней и строже.

В храм Арсений вступил, как и подобало, во время малого входа литургии. Войдя, снял с головы покров, а с ног сандалии. Трижды поклонился земно. Глаза привыкли к полумраку храма, и темная масса присутствующих обрела лица. В хоре стоял человек, похожий на Христофора. Может быть, это и был Христофор.

Содетелю всех и Врачу недужных, Господи, прежде даже до конца не погибну, спаси мя, прошептал Амвросий вслед за хором.

Из открытых дверей веяло ветром позднего лета. Огни заметались было над свечами, но затем замерли, вытянувшись в общем направлении. В детстве, когда он стоял в этом храме с Христофором, огни вели себя точно так же. И это было единственным, что связывало Амвросия с тем временем, потому что сам он давно был другим, а Христофор лежал в могиле. По крайней мере был туда положен. Амвросий подумал, что в точности уже не помнит, как Христофор выглядел. Откуда здесь быть Христофору? Нет, это был не Христофор.

Отрицаешися ли мира и яже в мире, по заповеди Господней, спросил Амвросия игумен.

Отрицаюся, ответил Амвросий.

Он услышал, как сзади захлопнули дверь, и пламя свечей выровнялось. Теперь в пламени не было никакого волнения. Такою должна стать и душа, подумал Амвросий. Бесстрастной, безмятежной. А моя душа все не приходит к покою, потому что болит об Устине.

Игумен сказал:

Возьми ножницы и подаждь ми я.

И Амвросий подал ему ножницы и поцеловал руку. Игумен же разжал свою руку, и ножницы упали на пол.

И Амвросий поднял ножницы, и вручил их игумену, и игумен вновь бросил их.

И тогда Амвросий вновь подал ножницы, и игумен бросил их в третий раз.

Когда же Амвросий поднял ножницы и в этот раз, все присутствующие уверились, что Амвросий постригается добровольно.

Игумен приступил к пострижению. Он крестообразно остриг две пряди с головы Амвросия, чтобы вместе с волосами тот оставил долу влекущие мудрования. Глядя на седые пряди на полу, Амвросий услышал свое новое имя:

Брат наш Лавр постригает власы главы своея во имя Отца и Сына и Святаго Духа. Рцем о нем: Господи, помилуй!

Господи, помилуй, отвечала братия.

18 августа, когда Амвросий принимал большую схиму, было днем святых мучеников Флора и Лавра. С этого дня Амвросий стал Лавром.

Старец Иннокентий сказал из отходной кельи:

Хорошее имя Лавр, ибо растение, тебе отныне тезоименитое, целебно. Будучи вечнозеленым, оно знаменует вечную жизнь.

Я более не ощущаю единства моей жизни, сказал Лавр. Я был Арсением, Устином, Амвросием, а теперь вот стал Лавром. Жизнь моя прожита четырьмя непохожими друг на друга людьми, имеющими разные тела и разные имена. Что общего между мною и светловолосым мальчиком из Рукиной слободки? Память? Но чем дольше я живу, тем больше мои воспоминания кажутся мне выдумкой. Я перестаю им верить, и оттого они не в силах связать меня с теми, кто в разное время был мной. Жизнь напоминает мозаику и рассыпается на части.