Читать книгу "Комендантский патруль - Артур Черный"

Вечером у нашего шлагбаума на въезде в отдел рвутся два снаряда от подствольного гранатомета «ГП-25». Пострадавших нет.

Вчера в Дагестане солдат-пограничник застрелил троих своих сослуживцев и ушел в горы.

Вчера в Аргуне прошел поминальный вечер о пятнадцати сотрудниках аргунской милиции, погибших за последние несколько дней.

Сегодня в Москве террористами взорваны две легковые машины, погибли восемь человек, много раненых.

1 сентября 2004 года. Среда

Утренний развод разбрасывает нас по торжественным школьным линейкам. Я, Сквозняк и контрактник-дознаватель Батон выезжаем на машине последнего, белой «копейке» — вздутом гробике на колесах, что продал ему за бесценок отъезжающий на родину Хрон, — в сторону 30-го участка, где у стен дырчатой школы сочно плещутся белые банты и строгие тонкие галстуки.

Счастливые годы детства… Сотенный поток мальчишек и девчонок, нарядных, в отглаженной советской школьной форме, веселых и праздных, шумит звонким, раскатистым смехом во дворе искромсанной снарядами, с пустыми глазницам окон школы, катится по обшарпанным, залитым дневным светом, дырявым коридорам, голосистым ручьем втекает в классы, где давно не было ни света, ни отопления.

Дети, родившиеся с не уходящим из душ страхом за свою крохотную, только что начавшуюся жизнь… Кто из них помнит сейчас прошлые годы мира? Никто. Уже самые старшие забыли само это слово «мир». Так непривычно смотреть на них, стоящих в строгих рядах у обгорелых, закопченных стен, у простреленных, изрешеченных пулеметами заборов да низеньких, придавленных к земле детских лавочек. Дети войны. Дети, у которых мы, безумные взрослые, отняли самое дорогое — детство.

Худенький темноглазый первоклассник с боязливым любопытством показывает пальцем на мой автомат:

— А вы не будете стрелять?

Вопрос, от которого подкатывает к горлу непроглатываемый ком от непролившихся слез.

Улыбнувшись самой спокойной, безмятежной улыбкой, отвожу оружие в сторону.

— Нет, не буду.

Широко открытые глаза маленького чеченца наполняются счастьем от моего обещания, и он, подпрыгивая в такт гремящей музыке, втекает в парадную колонну. Его широкий, на всю спину, оранжевый ранец теряется в замкнувшемся строе. А я еще долго высматриваю это яркое рыжее пятно.

Буду ли я стрелять?

Нет, не буду. Здесь никогда.

Тяжелое чувство собственной беспомощности и бессилия наваливается на нас. Мы почему-то стыдливо и неумело прячем свой взгляд от украдкой поглядывающей на нас ребятни. А еще в самой глубине глаз Сквозняка и Батона я замечаю жгучую, отчаянную ненависть за искалеченные судьбы этих детей. И понимаю, что думают они сейчас о том же, что и я.

Да только одно слово, только один жест угрозы их жизням!.. Да мы костьми здесь ляжем! Все до последнего! Никто, ни один из нас не усомнится в правильности своего выбора и шагу назад не сделает!

После возвращения я закрываюсь в своей каморке и провожу в ней весь день. Все, что есть у меня в жизни — все у меня здесь, сам я тоже здесь, ничего мне больше не надо, никакой работы и никаких ее результатов. Обойдутся и без меня.

Ближе к вечеру я вымениваю у одного из контрактников никак не пополняющийся естественным путем запас боеприпасов в два магазина.

В феврале мне по приезде выдали четыре магазина, строго приказав сдать их через год в целости и сохранности.

Сегодня в осетинском Беслане во время торжественной линейки около двадцати пяти — тридцати боевиков захватили школу. Взяв в заложники четыре сотни человек, в основном детей, убив нескольких при захвате, они, прикрываясь невинными жизнями, теперь нагло требуют освобождения из тюрем своих товарищей по июньскому ингушскому рейду и вывода войск с территории Чечни.

Попали они на праздник, вольно проехав по территории мирной Осетинской республики в результате очередного попустительства и предательства, на «ГАЗ-66», в полной боевой экипировке, в масках, с оружием, взрывчаткой, гранатометами. При захвате школы один из нападавших был застрелен присутствовавшим на линейке местным участковым.

Сейчас Беслан напичкан спецподразделениями армии, МВД, ФСБ, ГРУ. На ноги поднята вся республика.

2 сентября 2004 года. Четверг — 3 сентября 2004 года. Пятница

Вчера, уже поздно вечером, по личной просьбе Вождя я со Сквозняком убываю в усиление на 26-й блокпост, где, надрываясь от одиночества и несправедливости, несет свою нелегкую службу Рафинад. Однако по приезде, кроме запутавшегося в брошенных плитах блокпоста ветра, мы никого не обнаруживаем. И, обрадованные такому везению, что ничего не надо усилять, а значит, и торчать на посту до утра, с легким сердцем идем ночевать на ПВД красноярцев.

Сквозняка, шибко смахивающего на старого, побитого жизнью чеченца, ревностно останавливает за моей спиной ретивый боец КПП:

— Командир запретил посторонних пускать!

Через минуту появляется и командир красноярского ОМОНа. Он недовольным взглядом изучает мощное тело Сквозняка, недобро смотрит на красные его руки, сжимающие автоматный ремень, и уводит меня в сторону:

— Кого это ты еще к нам привел?

Я недолго объясняю подозрительному омоновцу, что чужая внешность более чем обманчива и перед нами не чеченский диверсант, а всего лишь скромный русский участковый, и машу рукой обиженному таким отношением к своей старости, застывшему у ворот Сквозняку. После пояснения, что его в который раз приняли за чеченца (с чем последний никак не может смириться и к чему не может привыкнуть), тот добродушно протягивает командиру крупную ладонь. Недоразумения как не бывало! Нас встречают с великим русским радушием!

Через час я уже встречаю Сквозняка в столовой, где в узком кругу сидящих рядом бойцов он пьет из алюминиевой кружки водку. Тусклый свет одинокой лампы бросает желтые тени на неподвижные лица. На голом, вытертом насухо столе светится промасленная жесть мясных консервов. Сквозняк долго рассиживает с гостеприимными бойцами и в середине ночи валится на диване прихожей.

Всю ночь, не смолкая ни на минуту, идет дождь. Долгожданная прохлада сырой, пасмурной осени обнимает нас мягкими объятиями, наполняя радостной тоской уставшее от тревог сердце. За осенью, забросав хлопьями белого снега эту лживую, ненавидящую землю, в наш мир войдет короткая чеченская зима. Зима, что так светла и чиста в наших помыслах. Зима, зовущая домой.

Утром мы с хворающим после вчерашнего перебора Сквозняком возвращаемся в отдел, не дожидаясь смены. Той либо вообще не будет, либо подъедет она только к обеду. В кафе мы неторопливо завтракаем и еще больше часа сидим, перетирая с присутствующими здесь контрактниками свежие «трассера».

Распахнутые настежь ворота отдела. Волоча ноги через заполнившие двор прозрачные лужи плаца, навстречу нам корявой поступью переваливается Рамзес Безобразный. Я, не поздоровавшись, нагло спрашиваю его про смену, которую мы в грустной надежде якобы прождали целое утро. Расчет точен. Смена не готова даже сейчас. Безобразный начинает бессовестно врать. Этот мерзавец никакую смену и не искал и, если быть точнее, просто забыл о нас, стоящих на дороге блока. Открыв узкий, с гнилыми зубами рот, он в свое оправдание грязно материт далеких начальников республиканского МВД, что наслали со вчерашнего вечера на отдел неслыханную беду в пять суточных патрулей. Они-то и не дали Рамзесу никаких шансов вовремя освободить нас от неволи блокпоста. Весь отдел до утра нес службу.