Читать книгу "Блицфриз - Свен Хассель"

— Пошли, черт побери! — яростно кричит Мозер. — Шевелитесь, ленивые собаки!

И поднимает широконосый ППШ.

— Марш, иначе постреляю на месте! — грозится обер-лейтенант. — Буду стрелять в живот, — добавляет он, видя, что мы не реагируем. Тычет стволом автомата Барселону, которого считает самым слабым звеном в отделении Старика. — Иди, — говорит негромко, но холодно.

— Пошел ты! — отвечает Барселона. — Сам выигрывай свою войну! На меня не рассчитывай!

— Считаю до трех, — рычит Мозер, — потом стреляю!

Барселона равнодушно прислоняется к дереву и принимается чистить ногти кончиком штыка.

— Стреляю! — угрожающе повторяет Мозер, дрожа всем телом от ярости.

— Не посмеешь, — усмехается Барселона. — Я буду ждать здесь Ивана. Устал от гитлеровских марафонов. Если у вас есть разум, герр обер-лейтенант, вы составите мне компанию.

— Стреляйте! — возбужденно советует Хайде. — Ликвидируйте этого изменника отечеству.

— Заткнись, коричневая тварь! — кричит Порта и ударом швыряет его в снег.

Рота угрожающе ропщет. Почти все на стороне Барселоны.

— Я забуду все это, если ты немедленно возьмешь оружие и будешь выполнять мои приказания, — товарищеским тоном обещает Мозер.

— Почеши себе задницу, — насмешливо говорит Барселона. — А когда надоест, отправляйся в ставку фюрера и помочись на Адольфа с сердечным приветом от меня.

— Один, — начинает считать Мозер.

— Ты же немецкий герой, — нерешительно выкрикивает Барселона. — Ты не можешь поступить так с безоружным.

— Два, — злобно шипит Мозер и кладет палец на спусковой крючок.

Порта вскидывает автомат. Дуло смотрит прямо на обер-лейтенанта Мозера.

Если Барселона не уступит, через несколько секунд начнется бойня. Нет никакого сомнения, что обер-лейтенант выстрелит, но совершенно определенно сам будет мертв до того, как кончатся патроны в рожке.

— Принял решение, фельдфебель?

— Если тебе это доставляет удовольствие, заводи свою колыбельную, — отвечает равнодушный с виду Барселона.

— Сам напросился, — шипит Мозер и плотно прижимает палец к спусковому крючку.

Раздается выстрел, пуля оставляет аккуратную борозду в меховой шапке обер-лейтенанта.

— Приди, приди, приди, о Смерть, — напевает под нос Легионер, с улыбкой поигрывая ремнем автомата. — Vive la mort!

Барселона без единого слова вскидывает снаряжение на плечо и глуповато улыбается.

Мозер глубоко вздыхает с облегчением. Ставит автомат на предохранитель.

— Пошли! Шире шаг, — кричит он с усилием, отводя взгляд от глаз Барселоны.

Медленно, скрипя ногами по снегу, рота двигается в путь.

Малыш идет, пошатываясь на гниющих ступнях.

— Господи! О Господи! До чего ж больно! Буду рад, когда мне отрежут эти штуки!

— Тогда больше не сможешь бегать, — весело говорит Порта.

— Ну и черт с ним! Я все равно никогда не любил бегать!

— Но и танцевать не сможешь, когда вернешься на Реепербан!

— Этому я так и не научился, — самодовольно отвечает Малыш. — Ногами я всерьез пользовался только для маршировки, а без этого легко могу обойтись. Так что, видишь, ноги мне без особой надобности. Бегать не люблю, танцевать не умею, а маршировку просто ненавижу. Лучше всего для меня будет избавиться от них.

— Думаешь, девочки будут залезать к тебе в постель, когда останешься без копыт? — с сомнением спрашивает Порта.

— Я им наплету такую героическую историю о том, как остался без ног, что они растают от восхищения. В постели ноги не главное.

— Пожалуй, ты не так уж глуп! — думает вслух Порта.

У нас уходит почти два часа на то, чтобы пройти жалкие три километра. Даже у Мозера как будто кончаются силы. Он валится на землю, будто пустой мешок, как и все мы.

Я достаю свой кусок мерзлого хлеба. Все пристально наблюдают за мной. Я смотрю на него, откусываю чуть-чуть и передаю Порте. Хлеб обходит по кругу всю нашу группу. Каждому по кусочку. Может, нужно было съесть его, когда никто не видел? На марше? Сделать этого я бы не смог. Не смог бы после этого оставаться в роте, когда вернемся. Съесть его, когда у них ничего нет, означало бы, что я больше не смогу смотреть им в глаза. Кроме фронтового братства у нас ничего не осталось. От него зависит жизнь.

— Порта, что бы ты сделал, если б война окончилась в эту минуту? — спрашивает Профессор.

— Она не окончится, — категоричным тоном отвечает Порта. — Будет длиться тысячу лет и еще год.

— Ни в коем случае, — возражает Профессор. — Конец войны наступит внезапно. Как происходит железнодорожная катастрофа. Что стал бы ты делать, если б тебе сейчас сказали, что война окончена?

— Сынок, я бы нашел себе покладистую демобилизованную русскую женщину, и она бы у меня решила, что боевые действия начались снова.

— Правда? — удивленно спрашивает Профессор.

— Не думаешь, что это было бы приятно? — усмехается Порта. — Для большинства из нас этого вполне достаточно.

— А ты? — обращается Профессор к Малышу.

— То же самое, что и Порта, — отвечает Малыш, посасывая кусочек льда. — Важнее женщин нет ничего на свете. Будь они с нами на фронте, так по мне пусть бы война сто лет длилась. Возвращаясь к твоему вопросу, я, может быть, немного отдохнул бы перед тем, как отделать какого-нибудь генерала!

— Тебя посадили бы, — говорит Барселона.

— На месяц за нарушение общественного порядка, — оптимистично отвечает Малыш. — Я охотно отсидел бы тридцать суток за удовольствие надавать пинков в пах одному из этих ублюдков с красными петлицами.

— Я бы снял номер-люкс в отеле «Четыре времени года» и умер бы от смеха при виде рож служащих, когда не смог бы оплатить счет, — объявляет Барселона, и лицо его светится при этой мысли.

— Я бы немедленно поступил в военную академию, — решительно говорит Хайде.

— Но туда придется сдавать вступительные экзамены, mon ami, — говорит Легионер.

— Мне нужно туда поступить, и я поступлю! — злобно кричит Хайде. — Отец мой был пьяницей, почти всю жизнь сидел то в одной, то в другой тюрьме. Мать была вынуждена стирать грязное белье чужим людям и мыть полы у богатых. Я поклялся добиться самого высокого чина и потом отомстить этим свиньям!

— Где ты возьмешь деньги, чтобы жить, пока будешь сдавать экзамены? — спрашивает практичный Порта.

— У меня вычитают семьдесят пять процентов жалованья. Вкладывают в облигации военного займа под двадцать процентов. Это ведется с тридцать седьмого года.

— В тридцать седьмом году не было облигаций военного займа, — возражает Порта.