Читать книгу "Жалитвослов - Валерий Вотрин"

Все утро Нефедов думал и даже не сумел вспомнить в метро по дороге на работу, позавтракал он или нет. Что-то в желудке лежало, но это могло быть нехорошее воспоминание о вчерашнем разговоре. Впрочем, многое из вчерашнего он тоже позабыл. Он так задумался, что пришел в себя только от того, что кто-то сзади потряс его за плечо.

«Извините, молодой человек», — почти прокричали ему на ухо. — «Вы сходите?»

Он торопливо и смущенно извинился и отошел в сторону, уступая дорогу. Заодно он мельком оглядел выходящего. То был пожилой человек в шляпе и в темном пальто, прихрамывающий и поэтому опирающийся на толстую палку, и когда он повернулся в профиль, Нефедов узнал в нем одного известного, очень заслуженного актера, игравшего во многих старых фильмах — и входящего в список Колпина. Обычно личные мортуарные списки держатся в секрете, но чудак Колпин вывесил свой прямо над своим рабочим столом и против каждой «выбывающей» фамилии ставил галочку, а иногда обносил ее траурной рамкой. Старый актер был в этом списке, третьим или четвертым, — впрочем, фамилии располагались там по алфавиту. Нефедов знал, поскольку Колпин об этом рассказывал, что актер болеет и часто лежит в разных больницах, но несмотря на это, продолжает много играть и сниматься в фильмах. Колпин заготовил некролог на него три месяца назад. Недели две назад актер был удостоен Государственной премии — и это было единственное исправление, внесенное Колпиным в свою заметку. Общего тона оно не меняло, а лишь прибавляло значительности, — но дело было совсем не в этом. Нефедов часто сталкивался с людьми, занесенными в чьи-нибудь мортуарные списки. Их и по телевизору показывали. Просто в этот раз Нефедов глядел на человека, стоящего перед ним и дожидающегося, когда откроются двери, и знал, что сегодня ночью, возможно, ближе к утру, человек этот умрет. Нефедову было спокойно-холодно на душе, он не паниковал, хотя знал, что паниковать следует. Он напрягся и увидел, что актер умрет во сне, просто остановится старое его сердце. Смерть такая везде считается мирной, безболезненной, и только баньши знает, что никакая смерть безболезненной не бывает, а смерть во сне ужасна, она сопровождается жуткими и тягостными сновидениями, граничащими с физической болью, умирающий во сне жестокой волей свыше лишен главного — права на голос: он просто не может подать его, чтобы спасти себя…

Поезд замедлил ход, а Нефедов продолжал смотреть на старого актера, того не видя, ибо смотрел он теперь в себя. Новая правда о себе парализовала его. Он смотрел в себя и не видел, что могло разбудить дар, спавший в нем с самого рождения. Он никогда не заглядывал в приюты для умалишенных или клоаки, не пробовал ни наркотиков, ни галлюциногенов, так как чувствовал, что это даст ему возможность заглянуть за ту грань. Он нес себя по жизни с такой осторожностью, точно знал в себе какую-то трещину или, точнее сказать, некий густой, горький остаток, — ему трудно было подобрать верное клише. Множество неразборчивых мыслей и смутных образов проносились в его сознании, и он даже не составлял труда поймать или различить хоть один из них. Он был прохвачен насквозь.

Он пришел на работу и сел за свой письменный стол. Прямо напротив висел на стене список Колпина: имя актера — оно, и верно, было в списке третьим — галочкой обозначено еще не было.

«Ты что такой грустный с утра? — спросил его Колпин. — Вчера недопил, что ли?»

«Ага, недопил», — быстро ответил Нефедов. Ему показалось, что это кто-то другой за него сказал.

Колпин с готовностью на это захохотал, а потом вздохнул и потянулся.

«Эх! — произнес он. — Работы нет, а впереди день такой длинный… Вы глядите, какой снег на дворе.»

«У тебя завтра работа появится», — опять сказал кто-то за Нефедова. Колпин застыл на зевке. Из своего угла выглянул Захаров.

«Что-то мне это напоминает», — произнес он.

Нефедов опомнился.

«Голова болит с утра, — обычным своим голосом пожаловался он. — Вчера я, похоже, действительно перепил.»

«Ну, Лонгин тебя домой не отпустит, — заметил Колпин, разглядывая его. — Скажет — план, начало недели…»

«Не думай баньшевать, — вдруг посоветовал из своего угла Захаров. — Кладей тебе этого не простит.»

«Он же под Чайкиным был, — тут же возразил ему Колпин. — У того это принцип. Он и Лявонова вон спутал.»

Захаров встал, взял стул, поднес его к столу Нефедова и сел рядом с ним. Немного помолчав, как бы собираясь с мыслями, он спросил:

«Когда это случилось? Вчера?»

«Сегодня», — ответил Нефедов.

«Тогда послушай. Не ты первый. Но от тебя зависит, как ты это воспримешь. Если тебе такое понятие — грань — до фонаря, то можешь объявить, что у тебя есть дар. Но на самом деле, как всякий дар, это болезнь. Ты болен, Андрей.»

«Мне нужно лечиться?» — попробовал пошутить Нефедов.

«А как ты себя чувствуешь?»

«А вот так — сейчас, если как следует поднапрягусь, то скажу тебе, когда ты умрешь.»

«Болезнь твоя развивается агрессивно, — сказал Захаров. — Тебе нужно перестать об этом думать. Хорошее средство — церковь. Запах ладана имеет успокаивающее действие. Кроме того, ты женат. Расскажи обо всем жене. Женщины знают, как лечить подобные недуги», — Захаров вдруг ему подмигнул.

«Я знаю, когда она умрет», — произнес Нефедов. Какое-то истерическое состояние овладевало им, хотелось визгливо хохотать и прыгать.

«А некролог на нее не хочется написать?» — вдруг спросил из-за спины Захарова Колпин.

«Н-нет», — ответил Нефедов и пришел в себя.

«Ну и живи себе, — сказал Колпин. — Я вот две недели из запоя не выходил — а потом сам удивился, зачем я в него вошел. Ну и жил бы себе с этим знанием. Как бог, понимаешь?»

«А насчет тещи?»

«А насчет тещи я все уже до Лявонова знал. Хоть и крепкая была старуха, прости Господи. Вот если бы меня тянуло некролог на нее написать — тогда все, пиши пропало. Мистику, брат, в наше дело примешивать опасно — рассудка можно лишиться.»

«А сейчас?»

«А сейчас что? Я тоже могу сказать, когда ты умрешь. Но я же об этом не ору на каждом углу. И ты не ори. Только скажи, этот актеришка точно сегодня ночью в ящик сыграет?»

Разговор этот как будто вселил в Нефедова новые силы. На следующее утро он пришел на работу в писательском раже — и написал три некролога кряду для готовящегося номера. А к обеду к нему с проходной позвонил Швец, бывший его однокурсник. Они не виделись с самой защиты.

«Можешь спуститься?» — спросил Швец.

«Сей минут», — весело ответил Нефедов. Что-то с голосом у него…

На проходной он просто ахнул. От Швеца осталась половина. Вещи на нем болтались, даже очки, и те еле держались на костлявом носу.

«Что с тобой случилось, Вадим?» — обеспокоено спросил Нефедов.

Швец оглянулся по сторонам и отрывисто произнес: