Читать книгу "Афанасий Никитин. Время сильных людей - Кирилл Кириллов"

Те вскочили, бросились к тверичу, в считанные мгновения распутали веревки и сняли его с креста. Скрутили ими же за спиной руки. Темным подземным коридором привели в небольшую комнату — каменный мешок без окон. Втолкнули внутрь. Закрыли тяжелую дверь с зарешеченным окошком. Громыхнул замок. Топоча пятками, стражи ушли. Афанасий остался один.

Глава четырнадцатая

Тусклый свет струился в каменный мешок через зарешеченное окошко в двери. Его едва хватало, чтоб разглядеть смутные очертания предметов. Набитый прелой соломой мешок вместо матраца, деревянная лавка, слишком приземистая для стола, но слишком высокая для сиденья. Выдолбленная тыква.

Афанасий сгреб ее ладонью, встряхнул. Она отозвалась радостным плеском. Вода. Тепловатая, затхлая, как и все тут, но вполне годная для питья. Купец залпом выпил половину, а остатки вылил на шею. Влажной рукой растер по лицу грязь. Огляделся и даже принюхался в поисках отхожего места. Не нашел. Не долго думая приложился к тыкве и наполнил ее обратно чуть ли не до половины. Отставил поганый сосуд подальше в угол и улегся на мешок, заложив за голову руки.

Проснулся он ровно с той же мыслью, что и заснул. Почему Мигель не убил его? Ведь ткнуть стилетом под сердце привязанного к кресту человека — дело секундное. Что же могло так отвлечь или обескуражить хладнокровного и расчетливого лазутчика? Разве что совсем из ряда вон. Эх, на воздух бы выбраться. Хоть одним глазком взглянуть, что происходит на воле. Вдруг и вправду хорасанцы пронюхали про лесное воинство и воевать пришли? Или деревенские собрались с духом и своих детишек вызволять кинулись? В случае заварухи лучше уж на свете белом оказаться, чем дожидаться своей участи в темнице. А вдруг про него вообще забудут? И помрет он тут без воды и пищи, и найдут его здесь с распухшим животом, вылезшими глазами и сползающей с оскаленного черепа кожей. Да тут же и похоронят, очень уж место на могилу смахивает.

Он перекрестился, отгоняя от себя мерзкое видение. Встал. Прошелся по камере от стены до стены, разминая затекшие руки и ноги. Четыре шага в одну сторону, четыре в другую — вот и все пространство. Подсел поближе к двери, приложил ухо к сырой древесине. Прислушался. Глубок каменный мешок. Ни топота стражи, ни шума поселенского не слыхать. Только вода где-то недалеко каплет, выматывая нервы и распространяя окрест гнилостные миазмы. И стражей не слыхать. Спят еще? Или сочли, что отсюда деваться некуда? Наверное, и правы — он оглядел выложенный из древнего кирпича свод и вздрогнул. Несмотря на липкую жару, повеяло на него от стен и потолка могильным холодом.

Афанасий подошел к двери и ощупал ее. Крепкие доски, перехваченные железными скобами. Немного ржавыми, но вполне еще крепкими. Могучие кованые петли. Сработано на совесть. Не то что бамбуково-веревочные домики наверху. Но попробовать стоит.

Купец поднялся, уперся в дверь могучим плечом и надавил. Та не шелохнулась. Тогда он отошел на пару шагов и попробовал с наскока. Только отбил себе плечо. Вдарил ногой — никакого результата. Перевернув лавку, он попытался подсунуть ножку под низ двери и рывком сдернуть ту с петель. Не получилось.

Ему захотелось шарахнуть лавкой об пол, завыть, заорать. С большим трудом он сдержал в себе этот всплеск ярости, густо замешанной на страхе. Обняв себя руками за бока, чтоб не трясло, уселся в угол. Поджал ноги. Незаметно для себя стал раскачиваться вперед-назад, пытаясь придумать что-нибудь спасительное. Но «что-нибудь» никак не шло на ум, как он себя ни мучил. В голову лезли только видения разлагающихся покойников и… Лакшми. Опять в белой шубке, в невысокой шапке-пирожке из куньего меха и с ведром воды. На этот раз пустым. Черные глаза озорно блестели из-под переливчатого меха. На смуглых скулах играли отбрасываемые снегом блики солнца. А вдалеке курился дымок из трубы их дома. Приземистого, из толстенных бревен, с небольшими слюдяными окошками, в которых теплится свет очага. И крепкие черноголовые детишки, трое или четверо, играющие поодаль с большой лохматой собакой.

Он был так поглощен этим видением, что даже не расслышал шагов стражи в коридоре и грохота отодвигаемого засова. Пришел в себя, только когда дверь распахнулась, чуть не припечатав его к стене. С трудом увернувшись, он вскочил на ноги, не зная, что делать — то ли смириться, то ли подороже продать свою жизнь. Решился было на второе, замахнулся…

Стражники легко уловили его за руки, скрутили и выволокли в коридор, нарочно зацепив за косяк головой. От удара из глаз купца брызнули искры, рот наполнился противным железистым вкусом. Его протащили до пыточной комнаты и свернули не на выход, а в другую сторону. Звон в ушах его чуть рассеялся. Афанасий, извернувшись, ударил одного ногой под колено, оттолкнул второго. Освободил одну руку, рванулся вперед, цепляясь пальцами за щербины в камне и подтягивая тело. На него навалились сзади. Прижали к каменному полу. Потоптали его основательно и, снова вздернув на ноги, повлекли дальше узкими коридорами, в которых приходилось пригибать голову, дабы не стукнуться макушкой о каменный свод.

Низкорослый обезьянец распахнул перед ними маленькую дверь. Афанасия с размаху втолкнули в деревянную клетку на колесах, подобную той, в которой привезли в город Ханумана. Один из стражников ловко намотал на дверь целую бухту разлохмаченных лиан. Навязал с десяток узлов, намертво заделав выход. Пол принял горизонтальное положение. Цельнодеревянные колеса без спиц заскрипели на несмазанных осях. Афанасий пребольно ударился головой о заднюю стенку. Вздрогнула и поплыла назад и вбок городская стена.

Хорошо хоть привязывать не стали, потому он умудрился согнуть ноги, вжаться в угол и устроиться довольно удобно. Однако было ли это хорошим знаком? Вдруг просто не хотят лишней работы делать, сейчас довезут до места недалекого и… И что? «Да ничего хорошего, понятное дело, — вздохнул он. — Ясно, не на пир везут да не на свадебку. Эх…»

Арба неторопливо двигалась вдоль стены. Если бы просто убить хотели, могли б придушить прямо в мешке каменном али утопить. Значит, на народ везут, чтоб красиво казнь обставить. Небось еще и пытать будут. Обезьянцы бы, может, сами до того и не догадались. Чтоб пытать да чужими мученьями любоваться, особо изощренный ум нужен. А вот Мигель, тварь такая, запросто мог их надоумить, с него станется. Купец поежился.

Арба доскрипела до самых ворот и свернула на мост. Все ж в город везут. На место лобное? Прощай, надежды?

«Господи, помилуй», — истово перекрестился Афанасий. А ведь столько всего прошел, повидал. Внукам бы своим да чужим на завалинке рассказывать. Ему представился выводок пацанят на лавке, смотрящих на него широко распахнутыми глазами, и Лакшми с серебристыми нитями в черных волосах, суетящаяся у печки. Лучше любой сказки будет. Так ведь нет, отчекрыжат голову ни за что ни про что. Он схватился за прутья клетки, дернул, стукнул, затряс. Они не подались, даже не шелохнулись. Не привыкший, что его кузнецкая сила совершенно бесполезна, купец выругался богохульно, стукнул по прутьям еще раз, уже слабее, в отчаянии улегся на полу и свернулся калачиком.

Провожаемая взглядами угрюмых стражников повозка миновала мост и углубилась в лабиринт городских улиц. На окраинах селились обезьянцы, совсем мало похожие на людей. До глаз заросшие бурой шерстью, коротконогие и длиннорукие, они даже не считали нужным показывать свое отличие от лесных собратьев. Одежды не носили. Ковыляли на коротких, кривых ножках, опираясь на могучие руки. И если бы не их перекличка, звучавшая довольно осмысленно, можно было б подумать, что они просто заселились в пустующие дома, придя из джунглей.