Читать книгу "Конан и воин из пророчества - Дуглас Брайан"

Но Конан был вовсе не так глуп, как представлялось Кали, опьяненной чувством превосходства. Нанося демонице все новые удары, Конан внимательно следил: нет ли такого места на неуязвимом теле «Гаури», которое демоница защищала бы от клинка?

И нашел. Под правой мышкой. Кали делала все, чтобы киммериец не коснулся, даже случайно, этого участка. И Конан решил действовать. Он сделал еще несколько «глупых» выпадов — в голову, в ноги, а затем, издав оглушительный воинский клич, размахнулся и вонзил клинок прямо под правую мышку своей жуткой противницы.

«Гаури» сломалась. Она вдруг вся побелела и начала светиться изнутри, потом вытянулась струной и сделалась как будто выше ростом. Все черепа на статуе Кали затряслись, в то время как девушка кричала — все более пронзительно и отчаянно.

Этот вопль, казалось, заполнил всю вселенную. Конан, морщась, зажал ладонями уши. Еще несколько мгновений — и тело «Гаури» вспыхнуло. Ослепительное белое пламя охватило его. Одновременно с этим запылало багровым огнем и тело идола Кали. Конан выскочил из храма и, переводя дух, остановился в полете страды от здания. Вот уже раскалились древние камни, из которых было сложено все строение. С шипеньем обугливались листья. Красное свечение помаргивало сквозь листву. Затем камни начали осыпаться — они превращались в песок.

И из пепла и праха вышла пылающая огнем статуя. Она прошла несколько шагов по направлению к киммерийцу, а затем вдруг вся затряслась и начала разрушаться.

* * *

В открытые ворота Патампура навстречу врагу вылетела конница. Начался кровопролитный бой. Сражение выплеснулось за стены города, где каждому приходилось уворачиваться сразу от двух врагов: и от воинов, и от пламени. Часть врагов все же прорвались в крепость, улицы обагрились кровью неприятеля поджидали и сумели встретить достойно. Вслед за всадниками вошел в город и пожар. Деревянные строения охватило пламя. Женщины и старики тушили огонь, сбрасывали на головы захватчиков камни, обломки стен, осколки черепицы. Шум и крик стоял такой, что сами небеса, казалось, вздрагивали, слыша их.

Аурангзеб, окруженный своими приближенными, наблюдал за ходом битвы. Он стоял на холме, в стороне от сражения, и тщетно боролся с нарастающим в душе смятением. Как же так? Как такое могло случиться? Почему его воины бегут? Ведь защитников Патампура намного меньше! Их заперли в городе, их почти вынудили сдаться… Что же происходит?

Он не хотел верить в то, что судьба свершилась…

* * *

Траванкор в простой кольчуге, в помятом шлеме, сражался как простой воин среди своих людей. Командовать ими уже не было необходимости: каждый знал свой долг и находился на своем месте. Несколько раз он видел поблизости Рукмини — девушка умело разила врагов коротким мечом. Напрасно Траванкор сомневался в ее умении: должно быть, это Арилье хорошо выучил Рукмини и ее сестру искусству фехтования.

Превратности битвы разлучили Траванкора и Рукмини. Девушка побежала в город, где тоже кипело сражение.

Там ее и отыскал запыхавшийся воин.

— Ты — госпожа Рукмини? Твой брат зовет тебя.

— У меня нет брата.

— Он пришел в себя, он зовет тебя. Говорит, что ваша сестра — в большой опасности.

Рукмини побежала в сторону дворца, где в надежном каменном подвале содержался связанный по рукам и ногам Ратарах.

Мальчик бился в путах и кричал, бешено вращая глазами:

— Гаури! Гаури! Киммериец убьет ее! Он убивает ее! Гаури! Гаури!..

Рукмини несколько мгновений смотрела на него, а затем перевела взгляд на стража:

— Охраняйте его хорошенько и не вздумайте освободить!

Она повернулась и побежала обратно, туда, где кипело сражение.

* * *

Высоко в небе кружит орел, почти не взмахивая крылами. Взгляни на него — и покажется, будто время течет медленнее, а потом и вовсе замирает, и будет стоять неподвижно, пока пронзительный крик птицы не позволит ему тронуться с места. И нет на земле ничего, что укрылось бы от орлиного взора. Что же видит он?

Черную, выжженную землю, сотни мертвых тел. Пронзительный крик птицы разносится далеко и скорбно, как будто хочет орел рассказать богам о той печали, которая открылась его взору…

Длинная колонна пленных в сопровождении всадников двигалась в сторону крепостных ворот. Теперь и эти гордые воины изведали всю горечь поражения; изведают они и тяготы плена.

Усталые победители возвращались в город, к своим сгоревшим домам, к своим измученным семьям. Но какой бы тяжелой ценой ни далась победа, ничто не в силах уничтожить ее радости. Победа исцеляет самые тяжелые раны, в то время как поражение способно убить и уцелевшего.

Впрочем, был среди пленников человек, не павший духом, не утративший воинского запала. Правда, человек этот был мальчиком. Слишком гордый, чтобы сдаться вот так, без сопротивления. Слишком отважный, чтобы ценить свою жизнь выше собственной чести.

Это был Ширван. Он находился в армии, потому что такова была воля его отца: сын Аурангзеба должен вырасти великим воином. Теперь его тащили за руку вслед за прочими пленниками. Мальчик не плакал, не кричал; он молча упирался, пытаясь вырваться. Воин, поймавший мальчишку, не бил его, просто волок за собой. Если бросить такого одного в степи, то, пожалуй, погибнет, отстав от своих.

Изловчившись, Ширван впился зубами в его руку. Воин мгновенно рассвирепел, схватил строптивца за волосы, гаркнул:

— Я тебе голову отрежу!

И осекся: на него упала тень всадника. Поднял голову — Траванкор. Вездесущий Траванкор. Его видели в десятках мест на поле брани, и везде он появлялся вовремя. Спасал от неизбежной гибели, направлял людей туда, где они были, необходимы, успевал подставить щит под смертоносную стрелу или меч под падающий на воина удар вражеского клинка.

Теперь он вновь возник возле того, кому требовалась помощь.

— Эй, стой! — Траванкор повелительно поднял руку. — Что это ты делаешь? Я не сражаюсь с детьми. Давай-ка его сюда…

Сидя за спиной полководца, Ширван въехал в Патампур. В крепости есть у мальчишки верный друг — Рукмини. Когда-то этот ребенок помогал девушке переносить печали плена; теперь настала очередь Рукмини помочь своему прежнему дружку. Да и Светамбар Ширвану обрадуется. Все-таки некоторое время конь принадлежал ему.

* * *

Когда статуя Кали упала и рассыпалась на куски, Конан подбежал к ней. Он искал тело Гаури. Он не верил, что девушка могла сгореть. Если бы она посвятила себя темным силам — тогда она, несомненно, погибла бы вместе с духом, который завладел ее плотью. Но Кали проделала свой дьявольский трюк, не спросив у Гаури согласия. И, значит, остается хотя бы малая возможность того, что Гаури осталась жива.

И точно! Из развалин послышался стон, и оттуда, с трудом опираясь на локти, выбралась девушка. Она была почти совершенно обнажена, ее волосы обгорели, веки покраснели от жара, губы растрескались.