Читать книгу "Поход семерых - Антон Дубинин"

— …А справа вы можете наблюдать очень любопытный крест, так называемый «крест святого Иосифа», по сей день представляющий собой загадку для исследователей. По степени сохранности материала — местного белого кварца — можно предположить, что он относится к самому концу Древних — началу Средних Веков, ко времени постройки аббатства. Однако достоверно известно, что подобная упрощенная форма, «латинский крест», в те времена не использовалась в нашем кельтском регионе; нам остается только гадать о происхождении этого предмета, а также о том, почему он совершенно не пострадал при пожаре и разрушении аббатства и устоял в развалинах окружавшей его некогда часовни, посвященной Иосифу Аримафейскому…

«Я мог бы вам рассказать, — подумал Гай, прислоняясь затылком к полуобвалившейся стене, — я ведь знаю наверняка. Это Йосеф воткнул его тут в землю, вот он и стоит. Правда, тогда он был мечом. Но это не важно, совершенно не важно… Мечи иногда превращаются в кресты, это же известно давным-давно».

— Мистер! Мистер! — Это экскурсоводша, очевидно, заметила его и сочла, что ему плохо. — С вами что-то не в порядке, мистер?.. О… Что с вашим другом?.. Что-то случилось?..

Гай перевел взгляд к подножию стены. На мертвого человека в мятой белой одежде, лежащего в неловкой позе на каменистой земле. На Галаада, в чьих темных волосах запутались ярко-белые цветочные лепестки.

— Да, случилось, — ответил он на чистейшем англском, без тени акцента, скрывая улыбку, невольно зацветшую у него на губах. — Мой друг мертв. Очевидно, это разрыв сердца.

Глава последняя

«Там люди идут».

Персиваль оторвался от письма и удивленно поднял брови. Лев сидел у двери, кокетливо обернув хвост вокруг лап.

«Какие такие люди?»

«Хорошие. Ты встреть их как подобает. Они Насьена хотят навестить — принесли ему еду, свечки и все такое… Он же обычно по осени сам в деревню спускался. Они волнуются».

В дверь постучали — и, не дожидаясь приглашения, на порог ступила невысокая рыжая девушка в ватной куртке, явно сшитой на более громоздкую фигуру. За ее плечом маячила бородатая физиономия.

«Отец и дочь, — пояснил Лев, отходя к печке. — Филипп и Герта, хорошие люди».

— Э-э… — изумленно протянула девушка, шаря по избушке глазами. Глаза у нее стали в самом деле в пол-лица. Наверное, и правда странно было увидеть здесь вместо привычного бородатого старика худого светловолосого юношу за столом, заваленным бумагой.

— Э-э… здрасьте. А где… отец отшельник Насьен?..

«Он умер, добрые люди. Его могила — под большим крестом».

— Да он никак немой, — жалостливо заметил отец девушки, протискиваясь вслед за дочкой в узкую дверь. — Или обет какой дал… Эй, паренек, ты что, молчальник?..

Персиваль мысленно обругал себя раззявой. За время общения со Львом он так отвык общаться словами, что не сразу сообразил, чего от него ждут обычные люди.

— Нет, добрые люди, я могу говорить. Ваш друг отшельник умер этим летом.

Девушка горестно покачала головой. Ее отец поставил наконец на пол тяжелый мешок, оттянувший ему все руки.

— А ты-то кто же будешь?.. Ученик его, что ли, или родственник какой?..

— Скорее ученик. Я, понимаете ли, тоже отшельник и теперь буду жить здесь.

— Такой молоденький, — жалостливо изумилась девушка. — Бедный, бедный отец Насьен… Казался таким крепким, и гляди ж ты… А мы ему тут крупы принесли, свечек и еще всякого, за чем он в деревню ходил… Может, ты возьмешь?

— Спасибо, добрые люди. Мне ничего не нужно.

— Нет, ну как это — не нужно, — возмутился почтенный господин Филипп, утверждая свой мешок посреди комнаты, — зима же впереди! Зимой небось в деревню не набегаешься… Ты тут помрешь зимой-то, парень, если откажешься.

«Возьми, — посоветовал Лев, невидимый для гостей, вытягиваясь во всю длину на кровати. — Они же несли, старались. А крупа тебе пригодится».

— Благодарю вас… Но мне нечем заплатить.

— Какая уж тут плата, — махнула девушка рукой, — бери так… Все мы люди, в конце концов! К тому же отец Насьен вот умер, так в память о нем возьми… Он чудный был человек, настоящий святой.

— Я тоже его любил. Спасибо вам за подарки, добрые люди.

— Не за что. — Филипп явно стеснялся и в отличие от своей непосредственной дочки очень хотел уйти. — Ну что, Герта, дело сделали, не пойти ли нам, а?.. Мы к тебе, значит, по весне наведаемся. Проверим, как перезимовал. Пойдем мы, пожалуй…

— До свидания, добрые люди. Могила отшельника — там, за дверью, под крестом, если вам это важно.

«Я их, пожалуй, провожу, — заметил Лев, спрыгивая с кровати. — Посмотрю, чтобы со склона не сверзились. А то дожди там дорожку здорово размыли, скользко…»

— Худющий-то какой, — донесся из-за двери встревоженный девичий голосок. — Папа, он что, это… постится, да?.. А он не помрет от такой жизни?.. Ведь красивый паренек, волосы светлые…

— Если продолжит в том же духе — до весны не доживет, — сочувственно отозвался отец. — Ох, не нравятся мне эти… отшельники. Может, он и святой, да только смотреть на него — слез не напасешься. Сирота, наверное. Какие родители бы своего отпустили…

Персиваль возвратился к прерванному занятию.

Лев вернулся под вечер. Было уже темно, и Персиваль писал при свете свечи.

«Что-то я не помню, ты ел сегодня?»

Мягкими лапами Лев достал из угла котелок и направился к мешку с продуктами. Персиваль досадливо поморщился.

«Слушай, может, не обязательно? Я вчера точно ел…»

Лев вздохнул. Он хорошо знал, что бывает с людьми, отведавшими пищи Грааля — вся остальная еда теряет для них вкус и делается не слаще сухого дерева или песка. Но что же делать, свое тело нужно кормить, ведь книга еще не закончена…

«Обязательно, Перси. Сейчас сварю тебе каши».

Юноша вздохнул и покорился.

…За окном мело. Буран залепил окошко плотным снегом. Лев, склонясь над грудой листов, внимательно читал.

«Перси… Вот это было немножко не так. Она ему другое сказала. И нет никакого ощущения скорби, пустоты, а должно быть».

«Да? Ну давай я перепишу этот кусок. А стиль-то как, не хромает?.. Я ведь говорил, что прозу писать не умею…»

«Все ты умеешь. Нормальный стиль. Тот, мой прошлый подопечный… Ну, который Марк, я же тебе рассказывал… Тоже все время беспокоился: как это, говорит, я — и о Господе нашем писать. И стиля у меня нет, и говорить я не умею, и не знаю ничего, даже сам Его не видел… А ведь все сумел, разве не так?.. Некоторые места просто великолепны, вот суд у Пилата, например».

«Ну я же не святой евангелист Марк…»

«Ну да. Ты есть ты, и этим ценен. Главное в жизни — это писать правду. — Тон Льва стал менторским, а на широкую переносицу так и запросились профессорские очки. — О самом священном и истинном нельзя лгать, а остальное приложится. Иди-ка перепиши этот кусок».