Читать книгу "Талисман Белой Волчицы - Ирина Мельникова"

Алексей осторожно подцепил его ногтями, положил себе на ладонь и сдул пыль.

Некоторое время он с недоумением рассматривал монету.

Откуда она взялась у Хатанги? Неужто кто-то был здесь перед его смертью и расплатился со стариком за товар, добытый им из древних могил? Расплатился и тут же убил?

Поэтому и не успел Хатанга припрятать монетку куда подальше?

Алексей выпрямился и обвел взглядом рваные края провала, которые возвышались над его головой, словно именно там могли проявиться вдруг ответы на внезапно возникшие вопросы. Конечно же, ничего он там не обнаружил и лишь в недоумении покачал головой и спрятал червонец в нагрудный карман рубахи. И все-таки, с какой стати кому-то понадобилось убивать старика? И если его убили, то почему не забрали монетку?

Он присел на ствол дерева и снова сделал пару глотков из бутылки.

Затолкав бутылку в карман брюк, он поднялся на ноги.

Нет, надо все-таки собраться с духом и похоронить старика.

Нехорошо будет, если зверье и птицы разнесут по степи эти неприкаянные кости.

Но прежде чем приняться за печальную процедуру, он для очистки совести все-таки обошел холм по окружности, пытаясь обнаружить хоть какие-то следы недавнего пребывания человека. Но даже если они и были, то последний ливень потрудился на славу, разгладив песок и заставив выпрямиться траву. И это был наверняка не единственный дождь с момента гибели Хатанги.

Вздохнув, Алексей склонился над плоской плитой песчаника, раздумывая, хватит ли у него сил спустить ее вниз, чтобы укрыть кости погибшего. И в следующее мгновение почувствовал, что земля будто прогнулась под ним, издала тихий вздох, как это бывает всегда при обвале, и он заскользил все быстрее и быстрее вниз. Он еще попытался ухватиться руками за камни, но бесполезно, они осыпались вместе с ним. Ударившись обо что-то спиной, он вскрикнул и погрузился в темную душную пучину с головой…

Глава 34

Никогда в жизни он не встречал подобных старух. Она сидела, подогнув под себя ноги, в белой овечьей шубе, унизанной, как рождественская елка, серебряными фигурками. чудных тварей — крылатых, с уродливыми клыкастыми мордами, мощными лапами и хвостами. На груди, среди серебряных же монист выделялось украшение, напоминавшее своим видом большое сердце, вышитое жемчугом и бисером.

А голову венчала огромная бесформенная шапка из белой мерлушки, на макушке которой пристроилась крупная песочно-серая птица с хищным клювом.

Она изредка взмахивала крыльями, после чего вокруг ложились густые, почти ночные тени. Но тотчас, словно по приказу, замирала и, прикрыв желтые внимательные глаза с большими круглыми зрачками, прятала голову под крыло и погружалась в недолгую дрему в дебрях лохматой бабкиной шапки, чтобы вскоре воспрянуть вновь.

Кожа у старухи напоминала по цвету топленое молоко и казалась гладкой, как щечка ребенка. Ни одна морщинка не пересекала ее по-девичьи чистый лоб. Да и все лицо — толстое и широкое — было тугим и розовощеким. Но возраст выдавали складки, нависшие в уголках рта, и оплывшие щеки. И еще руки… Увешанные тяжелыми браслетами запястья и кисти старушечьих рук были черны, как земля, и перевиты вспухшими жилами так же, как корни дерева обвивают камни, отвоевывая себе место под солнцем. Глаз ее он не видел, они скрывались в складках кожи за высокими скулами. Но все-таки чувствовалось, что старуха не спит и непонятным образом наблюдает за ним.

На вытянутой ладони она держала белый, похожий на яйцо камень. Насквозь пронизанный голубыми прожилками, он излучал серебристо-матовый свет и скользил и переливался, подчиняясь движениям старушечьей руки, подобно тому, как скользит и переливается тяжелая капля ртути.

Старуха не произнесла ни единого слова, но он понял, что должен подойти и взять этот камень. Ноги словно приросли к земле, непосильная тяжесть давила на плечи. Но он превозмог себя и, застонав от боли, которая скрутила его кости и мышцы, сделал шаг, другой по направлению к старухе. И с ужасом обнаружил, что она возвышается над ним исполинской горой. А шапка ее — и не шапка вовсе, а облако, которое она подпирает своей головой.

Он остановился в растерянности. Бабка продолжала его звать, настойчиво и даже сердито, а он не знал, как к ней подступиться. И она поняла. Склонила огромную голову, и глаза ее из-под тяжелых век полыхнули вдруг неожиданно ярким, ослепительно голубым цветом. Она протянула ему руку, и камень гигантской каплей скользнул в его протянутую ладонь, такую маленькую по сравнению со старушечьей… Но он уместился в ней. И только на мгновение. Потому что вспыхнул, как августовская зарница, и исчез.

И тотчас странное тепло растеклось по его пальцам, потом по руке, разлилось по всему телу. Странное покалывание сопровождало этот ручеек благодати, что омыл его и будто снял невыносимую боль, что ломала и корежила его неимоверно. К тому же странное свечение, которое источал дивный камень, передалось его коже. Даже его одежда стала излучать бледно-голубой свет. И он вспомнил детство. Так мерцали в ночном лесу гнилушки, а ему казалось, что это сверкают глаза чудовищ.

— Встань! — сказала ему старуха. — И иди!

Он был уверен, что она говорит на родном языке Ермака. Но понимал все до последнего звука.

— Встань и иди! — повторила опять старуха и вновь блеснула своими ослепительно голубыми глазами. И вдруг стала быстро-быстро уменьшаться в размерах. Он с непомерным изумлением наблюдал, как старуха сперва стала ростом с него, потом — с собаку, а после и вовсе скрылась в складках кошмы, на которой сидела. И тогда он сообразил, что складки эти — горы, а зеленые, желтые и голубые пятна — тайга, степи, озера…

Он посмотрел на свои руки. Они продолжали светиться, но уже не столь ярко. Он вздохнул, все еще не понимая, что с ним происходит, огляделся по сторонам и… очнулся.

Вокруг стояла сплошная темнота. Алексей ощупал себя руками. Кажется, все на месте. Даже бутылка не разбилась.

Он вытащил ее из брюк и переложил в нагрудный карман рубахи. Удивительно, но он помнил все, вплоть до того, как обрушилась под ним поверхность кургана. И сон помнил.

Только не понимал, куда призывала его идти старуха, разве мог он выбраться из этой ловушки, куда попал исключительно по собственной глупости?

Кровь стучала в висках, а ему казалось, что это шаман бьет в бубен своей колотушкой, то громче и размереннее: тюндюк, тюндюк, тюндюк, а то тише, но быстрее: тюндюк, тюндюк, тюндюк… Кажется, он уже слышал это слово, только, как ни напрягался, не мог вспомнить — где и что оно значит. И чтобы уменьшить навязчивый стук в ушах, сделал несколько глотков из бутылки. Шум слегка уменьшился. А он попробовал подняться на ноги и чуть не закричал от пронзительной боли в спине.

Он пошарил вокруг себя руками, нащупал угол каменной плиты. Пальцы скользнули по гладкой поверхности, и под ними ясно проступили извилистые линии, несомненно узоры, выбитые рукой человека.