Читать книгу "Римская рулетка - Игорь Чубаха"

– У нас? – робко улыбнулся доцент.

– У вас, у вас! – грубовато оборвал диктатор. – Вождь бунтовщиков Спартак, философ Семипедис, эта твоя девчонка в немыслимом наряде – все одна шайка. Да ты не бледней, ты на скамейку сядь, посиди. И не надо жаловаться на самочувствие. Мне самому с утра два раза желудок промывали.

Хромин покорно сел.

– Откуда знаю? – переспросил незаданный вопрос Лулла, болезненно морщась, как от изжоги. – А ниоткуда. Ты скажешь: интуиция, а я скажу: интуиция – та же логика. Много мелких наблюдений стоят одного непреложного факта. Да на морду твою посмотреть, сразу видно, никакой ты не римлянин и не варвар. Они мне говорят: с севера. А я вам говорю, что нет такого севера, где лучше нас сочиняют стихи и знают причины болезней, где развлечения такие, что петухи на рынках бледнеют, а девчонки одеваются так, что на Плюща смотреть не хочется. «Приемы неведомой борьбы, – передразнил он, – неизвестное доселе оружие». И все с севера!

– И кто же мы, по-вашему? – осторожно спросил Хромин-младший.

– По-твоему! По-твоему! – погрозил ему кулаком из ванны Лулла. – У меня, слава Геркулесу, пока еще нет раздвоения личности, я тут один. Если честно, то мне плевать, откуда вы. Скажешь, что сошли с Олимпа или вылезли из Аида, не удивлюсь, право слово, хотя, честно говоря, бог из тебя тот еще… Была у меня одна мыслишка. Птолемей-то дурак, а, как считаешь?

Растерянность, появившуюся на лице доцента, вполне можно было принять за раскаяние.

– Вы не боги! – уставил на него мокрый палец властитель Рима и вдруг охнул, схватился за левое подреберье, но продолжал мычать сквозь зубы: – Вы не боги, вы не Марс, не Юпитер и не Венера. Но может быть, вы с Марса, Юпитера и с Венеры, с этих шариков, ползающих по небу. А если прав досточтимый Фагорий, то… – Он опустил лицо в горячую воду и некоторое время держал его так, с открытыми, выпученными глазами. Потом, смахнув воду с лица ладонями, убрал с глаз прилипшие седые пряди и с трудом перевел дыхание. – Сегодня что-то хуже, чем вчера.

– Может, вам водички? – предложил доцент.

– Угу, – одышливо согласился диктатор, – там в золотом тазе вода холодная. Мне, честно говоря, все равно, – повторил он в промежутке между гулкими глотками, – хоть и не к добру свалились вы на нашу голову. Каждому своя ванна, а вы залезли в чужую. Но раз уж ты здесь, не в тюрьме, заметь, не на Везувии и не на прокладке акведуков, не ответишь ли на пару вопросов?

– Я… – Хромин облизал пересохшие губы, хотел отпить из драгоценного кубка и, только в последний момент сообразив, что этого делать не следует, пожал плечами. – Почему я?

– Я уже говорил с Семипедисом, – глаза диктатора на грубом простодушном лице смотрели прямо и проникали, казалось, в самые потаенные тайники души, в самый гипофиз, – являющимся, к слову сказать, твоим старшим братом. Я спросил его, что будет со мной и со всем этим несчастным Городом. Он порекомендовал обратиться к тебе.

– Я не прорицатель, – попытался загородиться ладонями Святослав Васильевич.

– Зато ты историк, – жестко сказал Лулла. – Зато ты доцент исторической кафедры Института водного транспорта Санкт-Петербурга, хоть я и ни слова не понимаю в этой проклятой абракадабре. И ты скажешь мне – слышишь, я клянусь Ураном и Сатурном, пожирателем детей – скажешь, что произойдет в этом Городе. Я чую заговор! Откуда? Геварий ест у меня из рук, оппозиция обезглавлена. Спартаку, как доносят мои шпионы, нужна вовсе не власть в Риме, а какая-то славянская Чудь – мне не жалко, мы объединим легионы и завоюем ее вместе. Философа, злоумышлявшего против меня последние двадцать лет, прирезали в этрусском капище, а перстень его на пальце твоего брата, только и помышляющего, как хлорировать воду в водопроводе. На улице праздник, учрежденный моим отцом, так почему же мне тревожно, почему мучают проклятые колики, что бывает всегда перед тем, как придется проводить массовые казни? Кто будет назван кесарем после меня?

Он тряс Славу Хромина за плечо, мало-помалу стаскивая его за собой в ванну. На губах диктатора стала выступать неприятная на вид пена, а глаза вытаращивались все больше. Изо рта воняло чесноком.

– Все… что… я… могу тебе сказать, – отрывисто, в такт рывкам мощной, несмотря на очевидно подступающее безумие, руки властителя отвечал Хромин по возможности спокойным академическим тоном, – что история, и даже ближайшее будущее непредсказуемы… Даже спустя века, имея на руках и документы, и книги, и твой портрет в мраморе, мы будем спорить: существовал ли ты, или диктатор Лулла – просто выдумка, подчистка на странице хроник, мистификация хитрых монахов… И мы не придем к единому мнению о том, кто сел на трон после тебя, вовсе нет… И мы не узнаем даже даты твоей смерти, их будет указано две или три разных…

– Я пока не собираюсь умирать! – хрипло возразил Лулла. Внимательно вгляделся в глаза доцента и произнес медленно: – Ты, наверное, хочешь сказать, что умирать не собирается никто, однако же такое случается? Тьфу ты, во рту – будто гвоздей наелся… Это к заговору, я знаю… Кто? Геварий? Семипедис? Ученый Фагорий?

– Это всегда кто-то, о ком не подумали. Вспомни, как начиналось твое правление. Где-то там, пока ты был в ванне, перебили друг друга две правящие элиты, и за тобой пришли. Ты был рядом.

– Внутринний? – лихорадочно зашептал, перебирая в памяти знакомые имена, Лулла. – Или эта хитрющая баба Пульхерия, переспавшая со всей оппозицией, кроме рабов и немощных? Или мой верный Плющ?

– Ты не угадаешь! – развел руками Хромин и заметил, что ладони у него все в песке, ибо, борясь с властелином, чтобы не сверзиться в бассейн, пришлось опереться о край ванны обеими руками. – Потому что нет никакого единого заговора, каждый плетет свой, и того, кто уже занес над тобой нож, скорее всего, долбанет предназначенная тебе же арбалетная стрела. Останется кто-то один. Может быть, ты. Может быть, я. Но скорее всего, тот, о ком не подумали дерущиеся. Третий.

– Tertium gaudens[33], – задумчиво сказал Лулла. Боль в желудке вроде бы отпустила, и он позволил себе усмехнуться: – Хорошее название для романа. А Город? Что будет с ним?

– Можешь не беспокоиться, – улыбнулся в ответ и Хромин. – Город бессмертен. Иногда кажется, что все уже, окончательные кранты наступили. Что после очередной битвы над руинами не взойдет ничего, кроме травы. Но это только кажется. Жизнь коротка, но Рим вечен.

– Ты бог? – осторожно спросил диктатор. Хромин скромно потупился.

– Не я это сказал, – тактично заметил он. – А руки тут помыть можно?

– В жемчужной ванне, – кивнул куда-то вбок диктатор.

Хромин вымыл руки, потом ополоснул лицо, потом подставил ладонь под серебристый ручеек, вытекающий из мраморной раковины с настоящими жемчужинами, и утолил жажду. Каждая собака в петербургском Институте водного транспорта знала, что больше всего на свете доцент Хромин боится именно лекций на общие темы. Мигом возвращалось вылеченное в детстве заикание и изжитое было косноязычие, стоило лишь подняться на выкрашенную масляной краской кафедру и поглядеть в глаза аудитории.