Читать книгу "Контрольный выстрел - Фридрих Незнанский"

— Семен Иванович, вы помните, я вас просил недельку-другую не ездить в Шереметьево, вы помните?

— Я — ни! — затряс он головой.

— А Игорь?

— А шо ему? Вин вчора ездил. Я после обеда передав ему машину, вин и поихав.

— Машина кому принадлежала, Игорю?

Червоненко подтвердил.

— А вы, значит, ездили по доверенности, так?

— Ага ж.

Саша мог дальше уже не продолжать своего допроса, потому что снова сбылось худшее из того, что он мог ожидать. Фамилия Игоря, если ему не изменяет память — Черненко. А Семен — Червоненко. Лежит близко. Но окончательный ответ Турецкий мог бы получить лишь в бывшем таксопарке, где работал Игорь до того, как парк «приказал долго жить», или в отделе ГАИ. И еще нужен следователь, которому поручили это дело. Но звонить и разыскивать его из автомата — гиблое дело. Значит, надо мчаться в МУР и городскую прокуратуру. А оттуда к себе в Генпрокуратуру.

Турецкий еще раз выразил свои искренние соболезнования Семену и его супруге, попросил его еще некоторое время не высовываться, посидеть дома и уехал. А вообще-то Саша мог бы сейчас на спор поставить бутылку пива против ящика самого дорогого коньяка, что смерть ошиблась. Вернее, ошиблись те, кому нужен был Червоненко, а вовсе не Черненко. Потому что даже Джуне Давиташвили вряд ли пришла бы в голову догадка: одну машину водят по очереди два родственника со схожими фамилиями. А еще это значит, что где-то Турецкий с Семеном прокололся… Как и с Кочергой.

«Смотри-ка, Александр Борисович, а ведь тебя со всех сторон ловко обкладывают, за каждым шагом следят, словно стоят за спиной. Но кто же это может быть? Кто-то из МУРа? Из Генпрокуратуры? Как говорил когда-то любимый Штирлиц — информация к размышлению… Или это все просто придумал Юлиан Семенов?»

7

Он поднялся к Федорову и застал его в задумчивом одиночестве. Перед ним на столе лежал длинный список фамилий, а против каждой — какой-нибудь значок цветным фломастером. Саша понял, над чем задумался детинушка. «Люфтганза» отозвалась, и сыщики теперь носятся как угорелые в поисках «наших», русских пассажиров. Ведь российские православные крестики католики не носят. И лютеране — тоже.

Он сел напротив начальника МУРа, кивнул на список:

— Много?

— Синие крестики, — ответил тот и повернул список «лицом», так сказать, к Турецкому.

Синих было не так уж много. Да и сам список небольшой, возможно, сейчас не туристский сезон и народу летает немного. Своих же, насчитал Саша, всего и было-то шестнадцать человек. Из них зачеркнуты в списке — четырнадцать. Это те, объяснил Федоров, которые благополучно долетели, живы-здоровы и имеются в наличии. В это время зазвонил телефон, Федоров быстро поднял трубку, выслушал сообщение, забрал список и, низко склонившись над ним, прижимая его чуть ли не трубкой к столу, нарисовал еще один крестик.

— Все, — сказал, кладя трубку. — Оставались четверо, но ребята нашли троих, только что — Низовского. Остался последний, которого попросту нет. Это — Рослов. Зовут Владимир Захарович. Но такого человека в Москве практически нет.

— То есть как это — нет?!

— Объясняю. Во франкфуртском аэропорту, как и в любом другом, перед посадкой в самолет пассажир предъявляет билет и паспорт, сдает багаж и прочее. Всю эту рутину, как нам сообщили, проделал и Рослов. Фальши в документах никакой быть не может, это у них жестко. Все перечисленные в бумагах люди прибыли в Москву. У нас, кстати, имеются паспортные данные этого Рослова, все чин-чинарем, выдан московской милицией. Это тоже успели проверить. Но когда поехали по месту прописки, то оказалось, что дом сломан за ветхостью еще пару лет назад, а в домовой книге такой фамилии просто не значится. Все ясно?

— Как раз наоборот, — огорчился Турецкий. — Все вы делали правильно, конечно, и с меня причитается, дай только отпускные получить. И лечебные. Но можно было одновременно идти и с другого конца. Понимаешь, надо было сразу расспрашивать каждого найденного вами пассажира: где сидел, с кем, как выглядел сосед. Собрать словесные портреты, зафиксировать характерные, скажем, жесты, особенности поведения. А теперь придется все по новой… Ты им дай фотороботы того, что без усиков, пусть показывают, вдруг кто-нибудь узнает, добавит что-то свое. Человеческая память, мы ж это прекрасно знаем с тобой, штука темная. Есть такие, как этот наш Сеня: у него — все на одно лицо. А иной обладает такой зрительной памятью, что до конца дней помнит того, с кем пару часов рядом просидел. Да ведь и у тебя тоже бывает, поди, привяжется какая-нибудь физиономия и вот маячит перед глазами, хотя ты этого человека и знать не знал. А другой путь — искать тех, кто знаком с Рословым. Мы ж не в безвоздушном пространстве живем.

— Это уж точно, — с юмором подтвердил Федоров. — Короче, что ты еще предлагаешь?

— Ну, вы-то давайте все по новой, а я пойду с другого конца. Диктуй мне координаты: где он прописан, где находится ЖЭК, ДЭЗ, РЭУ — не знаю, как эта контора теперь называется. Придется искать соседей.

Покончив с одним делом, Саша выложил на стол результаты экспертиз. Федоров все внимательно прочитал и задумчиво уставился в стол.

— Тебе все понятно? — поинтересовался Турецкий, полагая, что теперь уж у Федорова точно должна появиться первая морщина на лбу.

— Пока я вижу одно: у нас имеются все основания учинять форменный допрос Волкову. А также его сотрудникам, которые имели или имеют отношение к автомобильному бизнесу своего директора.

— И еще мы твердо знаем, что автомобилем пользовались двое: один — рыжеватый, как описал их Кочерга и его соседка Зубова, с узким лицом, похожий на еврея, а второй — кавказский тип, Кочерга его «чеченом» называл. С Зубовой этой, думаю, надо еще раз побеседовать. Она вкратце этих киллеров-милиционеров уже описывала, и Кочерга, если помнишь, я говорил, сразу их узнал. Надо бы еще раз: детали, побольше, поточней. Сделаешь?

— Не вопрос.

И в заключение Турецкий рассказал Юре о посещении Семена Червоненко. Федоров немедленно приказал выяснить и доложить, кто из следователей прокуратуры и оперативников угрозыска принял это дело, и вообще, со всеми материалами — к нему. Саше очень хотелось лично узнать в подробностях, как все произошло, но время поджимало. Поэтому он попросил Юру разобраться самому, высказав предположение, что за ним кто-то идет, пока почти шаг в шаг, но, не приведи Господь, опередит на этот шаг. Тогда крови не оберешься.

Ну а с другой стороны, разве, скажем, тому же Федорову могло бы прийти в голову, что трагическое происшествие с автомобилем на Кунцевском переезде имеет какое-то отношение к делу Алмазова? Нет, конечно. Так что теперь глаз да глаз.

— Может, утечка? — Федоров поднялся, чтобы проводить Турецкого.

— Ты, я, Костя, Володька твой, другие ребята, что задействованы. Ты же в них уверен? — Об Олеге он не стал говорить, потому что и знал он, в общем, немного, да и не посвящал его Саша во все детали расследования. Грязнов еще знал, но тут можно быть спокойным. Остальные — по мелочам, вроде того же Лагунина или генерального прокурора, которому вообще все было, надо понимать, до лампочки, кроме собственной шкуры и странного бизнеса, связанного со строительством домов-коттеджей, о котором кто-то недавно говорил, как о нонсенсе: генпрокурор — он же генподрядчик.