Читать книгу "Ночное солнце - Полина Федоровна Елизарова"

это Анюта так резко ушла? — не глядя на него, ляпнула Варвара Сергеевна.

— Сериал свой пошла досматривать. Она только что подробно пересказывала нам сюжет. — Валерий Павлович не сводил с нее своего особо внимательного, осточертевшего ей за последнее время взгляда.

— Да я что-то выпала, задумалась… Она всегда столько болтает, невозможно все переварить.

— Варь, ну перестань ты уже!

— Что перестать? — Она неестественно улыбнулась и, вцепившись в заварочный чайник, следила за своей напряженной, подрагивающей рукой.

— Так вести себя.

— А как я себя веду? — плеснув в свою чашку немного чая, делано пожала плечами Варвара Сергеевна.

— Ты ведешь себя отстраненно и замкнуто. Практически с нашего переезда в этот дом я пытаюсь выяснить, что тебя беспокоит, но, кроме истории о мусорных мешках и последовавшем за этим вандализме с камерой, я так ничего и не услышал.

— И что, разве этого недостаточно?! — Самоварова прятала от Валеры пылавший обидой взгляд.

— Ты общалась с участковым?

— Нет.

— Почему?

— Представь себе, было некогда.

«Поздно…» — упрямо стучало в ее голове.

Слишком многого не знал Валерий Павлович, потому что…

Да потому что с самого начала ей не поверил!

И к тому же поперся со своей «сложной пациенткой» в кафе!

Она привстала и, взявшись за горло, кашлянула.

— Нездоровится мне.

— Как давно? Температура?

— Температуры нет. Ларингофарингит, вероятно, по холоду обострился.

Встав к Валере полубоком, она принялась собирать со стола оставшуюся посуду.

— Сходи к врачу. И на балкон не бегай.

— Я там сегодня не была! — не моргнув глазом соврала Варвара Сергеевна, до прихода доктора простоявшая на холоде с полчаса.

— Ладно, — вздохнул доктор, — слушать твои речи о том, что все доктора тупицы или жулики, я не хочу. Пойдем-ка спать.

В постели Варвара Сергеевна скорее для вида почитала книгу, а Валерий Павлович с интересом — какую-то статью в инете.

Погасив прикроватную лампу, доктор придвинулся к ней вплотную.

Он снова был настойчив и нежен.

За все время близости ни один из них не проронил ни слова.

«Как было бы здорово, если бы мужчина и женщина общались без слов…» — думала Самоварова под мерное сопение моментально задремавшего Валеры.

«Любовь разрушают слова. Они рождают обиды и комплексы. А это рождает гнев. Гнев заставляет сомневаться в выборе. Сомнение, как коррозия, незаметно, но верно разъедает радость взаимодействия».

Пока медленно, под счет, дышала, чтобы наконец заснуть, решила как можно меньше разговаривать с доктором, пока не отыщет того, кто умело превращал ее, до недавнего времени довольную жизнью женщину, в издерганную, боявшуюся заходить в собственный подъезд невротичку.

* * *

То ли от магазинных котлет, то ли от непрекращающегося даже во сне напряжения у Самоваровой расстроился желудок.

После завтрака появилась слабость, не помог взбодриться и кофе.

«Только такая упрямая дура, как ты, может с расстройством пить кофе», — безразлично отметила про себя Варвара Сергеевна и поставила на огонь вторую турку.

Она подошла к окну и отдернула тюлевую, успевшую посереть после весенней стирки занавеску.

«Надо бы их снять да простирнуть».

Пока жили с Анькой вдвоем, генеральная уборка в квартире проводилась от силы раз в год.

С появлением в доме мужчин все изменилось в лучшую сторону: Анька или Олег в свой выходной постоянно пылесосили квартиру, полочка и зеркало в ванной теперь всегда блестели, а кошек дочь регулярно вычесывала.

Решив не откладывать дело в долгий ящик, Варвара Сергеевна подставила табурет и залезла на подоконник. По закону подлости мобильный, лежавший на кухонном столе, тут же разлился противными переливами арфы.

Пришлось слезать и отвечать на звонок.

Это была хохлушка-молдаванка.

Возбужденно ссыпая в ее ухо слова, она настаивала на том, чтобы Варвара Сергеевна, не медля, пришла в квартиру и посмотрела на унитаз и раковину, которые знакомый прораб отдавал за полцены.

— Италия! — восторженным голосом уличной зазывалы повторяла она. — Задарма, считай, отдает!

— Они что, ворованные? — спросила Варвара Сергеевна и почувствовала, как желудок вновь скрутил спазм.

— Что ты, голуба! Говорю тебе, клиент отказался. Купил, а жинке не понравилось. Пришлось новое брать. А там денег куры не клюют, вот хозяин и сказал Мишане, мол, забери себе, типа, в счет премии. А ему не надо. Ты в интернете-то глянь, почем их продают! Говорю тебе, за полцены возьмешь. Италия!

— Пришлите мне фото, — попыталась закруглить разговор Самоварова.

— Да не вопрос… но надо сегодня запло́тить! Желающие найдутся, тебе первой звоню! — продавливала малярша.

— Ясно. И что там на круг получается?

Озвученная сумма была приемлемой. Вот только выходить сегодня из дома Варваре Сергеевне категорически не хотелось.

— Я перезвоню.

Откопав в домашней аптечке активированный уголь, выпила сразу полпачки.

Через час, кое-как собравшись под грустные взгляды Капы и Пресли, все утро ходивших по пятам и кидавшихся в ноги, так что она разок чуть не упала, стараясь не наступить на кошек, Самоварова нехотя покинула квартиру.

* * *

Дойдя до проспекта, Варвара Сергеевна почувствовала, как без видимой причины заныло сердце.

Захотелось плюнуть на супервыгодное предложение малярши и вернуться домой.

Но стереотип мышления советского человека, долго жившего в условиях дефицита, не позволил это сделать. Нельзя не глядя отказываться, надо посмотреть!

Да и хотелось сделать приятное Валере…

Незапланированные расходы на ремонт и так уже изрядно подточили их бюджет.

Начал накрапывать колючий дождик, и Самоварова удрученно вспомнила, что снова вышла из дома без зонта.

Юркнув под козырек автобусной остановки, залезла в приложение.

Ближайшее свободное такси ожидалось через пару минут.

Редких прохожих рассматривать не хотелось, и Варвара Сергеевна принялась смотреть на капли дождя, усиливавшегося на глазах.

«Дождь — слезы неба… Но какая огромная разница между майским и ноябрьским! Майский смывает, очищает и, будто искусный парфюмер, раскрывает чудесные запахи вокруг — молодой травы, цветущих кустарников, освободившегося от хлипкой грязи асфальта. Он звучит саксофоном, хлопками намытых окон, хрустящими под нетерпеливыми пальцами ветками сирени, беззлобным ворчанием матерей, радостным тявканьем собак, шуршанием новых юбок и молоточками чернявых сапожников.

Ноябрьский же пахнет простудой и лекарствами, сыростью и нафталином, а звучит как прощальная песня гордецов, идущих на смерть…»

С проезжей части послышался нетерпеливый гудок старенького раздолбанного седана.

Усевшись в такси, Варвара Сергеевна почти тут же прокляла все на свете.

Во весь проспект тянулась огромная пробка, а молоденький таксист, переспросив у нее адрес, язвительно хмыкнул:

— Проще пешком дойти, чем вот так тащиться!

— Было бы проще, дошла бы! — огрызнулась Самоварова.

Когда они доползли наконец до съезда в переулок, она попросила высадить ее и, рассчитавшись, покинула машину.

Кобылистая малярша встретила ее приторной улыбкой подкрашенных малиновых губ, без умолку вереща.

Сантехника и впрямь оказалась хорошей.

— Она точно не ворованная? — прежде чем рассчитаться,