Читать книгу "Пройти по Краю Мира - Эми Тан"

и бамбукового стебля, зрителя и картины.

Кай Цзин надолго замолчал.

Этот четвертый уровень называется Легкостью, — наконец сказал он, потом положил книгу обратно в карман куртки и внимательно на меня посмотрел. — Последнее время я стал ощущать красоту Легкости во всем. А ты?

— И я, — ответила я и заплакала.

Потому что мы оба понимали, что говорили о легкости, с которой человек влюбляется, не имея к этому никаких намерений. Как два стебля бамбука прижимаются друг другу под порывом ветра. И тогда мы потянулись друг к другу и поцеловались, и каждый растворился в другом.

Легкость

Впервые мы с Кай Цзином предались запретной радости летней ночью, когда стояла яркая луна. Чтобы оказаться подальше от чужих глаз и ушей, мы проскользнули в темную кладовую в дальнем конце коридора. Я не ощущала ни стыда, ни вины. То, что между нами происходило, казалось чем-то безудержным и новым, как если бы я вдруг смогла плыть по небу или качаться на волнах. И если это было началом конца, я была к нему готова. Я была дочерью Драгоценной Тетушки, женщины, которая тоже не смогла сдержать свои желания, а потом родила меня. И как это могло быть плохим, если кожа на спине Кай Цзина была такой гладкой, такой теплой и ароматной? Как это могло убивать, если его губы так приятно касались шеи? Когда он расстегнул пуговицы на спине моей блузы и она упала на пол, я почувствовала, что моей репутации пришел конец, но была этому рада. Вся оставшаяся на мне одежда тоже полетела на пол, и с каждой упавшей вещью я чувствовала себя и легче, и тяжелей. Мы с ним превратились в две тени, черные и легкие, свивающиеся и изгибающиеся, нежные и неистовые, невесомые и не обращающие внимания на мир вокруг.

Это продолжалось до тех пор, пока я не открыла глаза и не увидела дюжину лиц, взирающих на нас.

Кай Цзин рассмеялся.

— Нет-нет, они не настоящие. — Он постучал по одной из фигур. Это были перекрашенные статуи адского театра, теперь обращенные в персонажей рождественского вертепа.

— Они похожи на публику в плохой опере, — сказала я. — Кажется, им не нравится.

Там была Богоматерь с разинутым в крике ртом, пастухи с рогами и Младенец Иисус с выпученными, как у лягушки, глазами. Кай Цзин повесил мою блузу на голову Марии, юбку — на Иосифа, а Иисусу достались трусики. Потом он разложил свою одежду на волхвах и развернул пастухов лицами к стене. Затем он увлек меня на устланный соломой пол, и мы снова превратились в тени.

Но то, что произошло дальше, не походило на поэму или на картину на четвертом уровне красоты. Мы не были похожи на стихии и не сливались в прекрасной гармонии, как небо сливается с густой листвой деревьев. Хотя чего-то вроде этого мы и ожидали. Только от соломенного пола мы стали чесаться, и от него сильно пахло мочой. Где-то недалеко заскреблась крыса, и Кай Цзин скатился с меня, нечаянно выкинув малютку Иисуса из яслей. Монстр с выпученными глазами свалился на пол рядом с нами и лежал там, словно плод нашей любви. Потом Кай Цзин встал и зажег спичку, пытаясь отыскать крысу. Взглянув на достоинства Кай Цзина при свете, я поняла, что он уже остыл, и заметила клещей, впившихся ему в бедро. Спустя мгновение он нашел троих на нижней части моей спины. Я вскочила и принялась приплясывать, стараясь их стряхнуть.

А потом у меня ушло много сил на то, чтобы не смеяться и не вскрикивать, когда он развернул меня и стал прижигать моих клещей кончиком спички.

Когда я сняла блузу с головы Марии, мне показалось, что она обрадовалась моему неизвестно откуда появившемуся чувству стыда: мы ведь так и не смогли утолить свои желания.

Мы быстро оделись, слишком смущаясь, чтобы разговаривать. Провожая меня до моей комнаты, он не сказал мне ни слова, но у самых дверей произнес:

— Прости меня. Я должен был управлять своими чувствами.

У меня разрывалось сердце. Мне не нужны были его извинения или сожаления. Но потом я услышала, как он добавил:

— Надо было дождаться свадьбы.

Я тихо вскрикнула и расплакалась, а он обнял меня и стал шептать обещания, что мы будем любить друг друга десять тысяч жизней, я тоже поклялась ему, но тут на нас громко шикнули. Даже после того, как мы замолчали, Сестра Юй, чья комната была рядом с моей, не переставала бурчать:

— Совсем ни о ком не думают. Хуже петухов…

На следующее утро я чувствовала себя другим человеком, счастливым и взволнованным. Сестра Юй как-то сказала, что, встречая на улице девушек, можно легко определить, кто из них работает проститутками, потому что у них глаза как у куриц. Вот только что она имела в виду, я не знаю. Может, у них глаза становятся красными? Или маленькими? Смогут ли другие по моим глазам понять, что я прикоснулась к новому, сокровенному знанию?

Придя в столовую на завтрак, я увидела, что почти все работники приюта уже были там и стояли кружком, о чем-то взволнованно переговариваясь. Пока я шла к ним, мне казалось, что учителя провожают меня потрясенными и грустными взглядами. Потом и Кай Цзин покачал головой.

— Плохие новости, — сказал он, и у меня вся кровь отхлынула от ног. Даже если бы я захотела убежать, мне не хватило бы на это сил. Меня теперь выгонят? Отец Кай Цзина отказался благословлять наш брак? Но откуда они обо всем узнали? Кто им сказал? Кто видел? Кто слышал?

Тем временем Кай Цзин указал на коротковолновый радиоприемник, который принадлежал ученым, и все тут же повернулись к нему и прислушались. А я была потрясена еще сильнее. Теперь о том, что мы сделали, говорят по радио? На английском?

Когда Кай Цзин все-таки объяснил мне, в чем дело, я даже не смогла вздохнуть с облегчением оттого, что эта новость не касалась меня.

— Вчера ночью на нас напали японцы, — сказал он. — Где-то возле Пекина, и теперь все говорят, что это начало войны.

Из динамика до меня доносилось странное слово: «маку поло», «маку поло».

— А что это за «маку»? О чем они говорят?

— Это мост так называется, Марко Поло» — сказала Сестра Юй. — Его захватили эти карлики-островитяне.

Меня удивило, что она назвала японцев карликами.

В школе именно она следила за тем, чтобы девочки не пользовались бранными словами, даже по отношению к