Читать книгу "Американские трагедии. Хроники подлинных уголовных расследований XIX–XX столетий. Книга V - Алексей Ракитин"

умудрился вынуть последним именно тот кирпич, какой было нужно вынуть для успеха его мероприятия? Подобная удачливость кажется ещё более удивительной, если вспомнить о том, что останки лежали не точно под «очком» уборной, а были заброшены в сторону от вертикали как бы вглубь ассенизационной камеры. На эту деталь обратили внимание лица, присутствовавшие при извлечении частей тела, и она была отмечена в отчёте коронера как подтверждённый факт. Удачливость Литтлфилда может иметь единственное рациональное объяснение — он точно знал, какой именно кирпич надлежит вынуть из кладки.

— Джон Уэбстер особо указал на то, что Эфраим Литтлфилд является человеком низкого происхождения, морально нечистоплотным и скомпрометированным неблаговидными поступками в прошлом. Он родился и вырос в лачуге среди болот южнее Бостона, образования не получил, в город переехал уже в зрелом возрасте. В Гарвардский Медицинский колледж он устроился в октябре 1842 года, то есть на 15 лет позже профессора Уэбстера. Литтлфилд неоднократно был замечен в различных низких поступках, в частности, был пойман на том, что входил в помещения профессора Уэбстера без ведома последнего и даже устраивал там по ночам азартные карточные игры. Лишь милосердие Уэбстера, не пожелавшего придавать огласке этот инцидент, позволило Литтлфилду сохранить место уборщика. Профессор считал — и следует признать этот довод весьма разумным — что Литтлфилд его ненавидел и боялся одновременно. Подобные комбинации ненависти и страха очень часто встречаются среди людей малодушных и зависимых в отношении тех, от кого они зависят, а Литтлфилд именно таким зависимым лицом и являлся.

— Имея постоянную нужду в деньгах, Литтлфилд не гнушался самыми неприглядными способами заработка. Он не только играл в карты на деньги, что можно считать в какой-то мере даже джентльменским способом времяпрепровождения, но и занимался поиском и скупкой для Медицинского колледжа трупов. Администрация колледжа официально покупала тела умерших людей для проведения их вскрытия студентами с целью выработки последними специфических врачебных навыков. Обычная стоимость трупа составляла 25$, но могла быть выше в том случае, если умерший имел редкую анатомическую аномалию (горб, ноги или руки разной длины и пр.). Такие тела не только отдавались для студенческой практики, но и использовались для изготовления скелетов, которые в дальнейшем могли продаваться в другие учебные учреждения и частные коллекции за весьма значительные суммы. Это был серьёзный бизнес, причём весьма криминализованный. На протяжении XIX и первой трети XX столетий в Великобритании и США имели место несколько ставших широко известными эксцессов, связанных с подобным промыслом. Тот, кто читал очерк автора, посвященный истории Германна Маджета-Холмса[18], наверняка вспомнит, что будущий серийный убийца весьма активно занимался этим промыслом и для скупки неопознанных или ворованных тел даже выезжал из Иллинойса на территорию других штатов. То есть даже в конце XIX века это был очень доходный бизнес, хотя и весьма специфический. Уэбстер в своих «тезисах» прямо обвинил Эфраима Литтлфилда в незаконной торговле телами умерших людей. Если это обвинение было справедливо, то попытка скрыть свою вовлечённость в подобную незаконную деятельность могла послужить прекрасным объяснением истинного мотива действий Литтлфилда.

— Другим серьёзным мотивом, дополнявшим названный выше, могло стать ограбление Паркмена, всегда носившего при себе значительные суммы наличных денег, и получение выплаты за помощь расследованию. Другими словами, Эфраим Литтлфилд, наводя подозрения на профессора Уэбстера, не только сводил личные счёты, связанные с неприязнью и опасением разоблачения незаконной деятельности, но и зарабатывал очень значительные деньги. Таким образом, меркантильные соображения, имевшие большое значение для малообеспеченного уборщика колледжа, также играли большую роль при принятии им решения о «разоблачении» и публичном обвинении профессора.

Следует признать, что аргументация Уэбстера производила впечатление весьма разумной и убедительной. Литтлфилд сам признавал, что имел ключ от уборной профессора, а значит, он мог без малейших затруднений сбросить туда части тела. Он мог спокойно войти ночью в химическую лабораторию и положить другие останки в «чайный» ящик. Он мог развести огонь в тигельной печи, на протяжении нескольких часов сжечь там внутренние органы и конечности убитого им Джорджа Паркмена и к утру устранить следы своей активности. А затем устроить инсценировку с разбором стены в подвале и чудесным обнаружением останков в ассенизационной камере. По мнению Джона Уэбстера, уборщик его «подставил», причём следует отдать должное уму профессора, он не только показал техническую возможность подобной хитроумной операции, но и обосновал внутреннюю логику и мотивацию действий Литтлфилда.

Ситуация могла бы сложиться очень острой и крайне конфликтной, если бы написанные Уэбстером «тезисы» стали широко известны. Мы можем не сомневаться в том, что большое число жителей Бостона — возможно, подавляющая их часть! — признали бы правоту обвиняемого и образовали движение в его защиту. Уэбстер был широко известен, особенно в кругах людей образованных и состоятельных, он происходил из хорошей семьи, никогда не был замечен в неприличных или преступных действиях. На фоне прекрасно образованного профессора, умеющего убедительно изъясняться и логично писать, неотёсанный уборщик, картёжник и любитель танцев до утра смотрелся, мягко говоря, бледно.

Профессор, передавая свою рукопись адвокату, по-видимому, и рассчитывал на её максимальную огласку и привлечение к собственной поддержке как можно большего числа жителей, однако… однако произошло нечто, чего мы не знаем доподлинно и, по-видимому, не узнаем уже никогда. «Тезисы» Уэбстера в собственную защиту никогда не тиражировались его защитниками, и даже сам факт существования рукописи долгое время не подтверждался. Можно сказать, что адвокаты сыграли против планов подзащитного и пренебрегли его соображениями в собственную защиту.

Этот момент очень любопытен, и именно он является до некоторой степени главной интригой данного дела. Интересно подумать над тем, что было бы, если бы аргументация Уэбстера в свою защиту стала широко известна, и его подозрения в адрес Литтлфилда оказались разглашены? Кроме того, интересно задуматься и над другим вопросом: а почему адвокаты поступили так, как поступили?

Для того, чтобы понять их логику, необходимо сделать весьма пространное, но не лишённое интереса отступление. Несколькими годами ранее произошло убийство, связанная с которым история не только наделала много шума, но и поставила в повестку дня фундаментальнейшие вопросы о нравственном долге адвоката.

Утром 6 мая 1840 г. горничная лорда Уилльяма Рассела, довольно известного английского политического деятеля и члена парламента на протяжении многих лет, обнаружила на 1-м этаже особняка лорда беспорядок и заподозрила неладное. Рассел проживал в Лондоне, занимал отдельно стоящий дом № 14 по Норфолк-стрит (Norfolk Street), на 1-м этаже которого находилась кухня, 2-й и 3-й этажи были отведены под покои лорда, а на 4-м жила прислуга — горничная Сара Мансер, повариха Мэри Ханелл и камердинер Франк (Франсуа) Бернард