Читать книгу "Дом потерянных душ - Ф. Дж. Коттэм"

— Идите за мной, — позвала миссис Рив. — Я вам кое-что покажу.

Кабинет Уильяма Рива был увешан и уставлен таким количеством спортивных наград и других памятных вещей, что Ситон удивился, как все это поместилось в одну комнату. Предметов в этой домашней коллекции было столько, что вполне хватило бы для небольшого музея. Здесь можно было найти и деревянные щиты с привинченными к ним латунными пластинками, и серебряные призовые статуэтки: литые и лепные фигурки спортсменов в брюках-гольф. Во множестве представлены были мячи, потрескавшиеся и пожелтевшие, и корзины с клюшками. В комнате пахло засаленными кожаными рукоятками, олифой и льняным маслом, но в остальном это было просто жилое помещение, а вовсе не храм. Здесь прославлялась игра в гольф, но ни в коем случае не сам Рив или его спортивные достижения. Были, конечно, и фотографии, но чемпионы, запечатленные на них, служили лишь напоминанием о том золотом для гольфа веке, о котором Ситон имел весьма смутное представление.

Тем временем Мэри Рив, роясь в ящике бюро в дальнем углу комнаты, продолжала:

— Когда дяде исполнилось тринадцать лет, его отец сделал ему особый подарок: взял с собой в Хойлейк посмотреть заключительный тур открытого чемпионата «Ройял Ливерпуль».[85]Они подлезли под веревочное ограждение и пробрались на галерею. Оттуда им было видно, как Бобби Джонс сыграл на девять,[86]что принесло ему победу в чемпионате. Девятнадцать из тридцати. Это был его последний победный тур. Больше он не выиграл ни одного чемпионата.

Ситон молчал. Миссис Рив выпрямилась и обернулась к нему. В руке она держала бархатный мешочек, в котором лежал какой-то плоский прямоугольный предмет. Тонкая книжка? Или еще один снимок в рамке?

— Мой отец считал талант Джонса уникальным, а его самого называл лучшим спортсменом своей эпохи, величайшим игроком из всех, кому довелось держать в руках клюшку для гольфа.

Сильно потертый черный мешочек был стянут тесьмой с кисточками. Миссис Рив ослабила тесемку.

— Дядя однажды мне признался, что в Хойлейке он увидел истинное величие. А потом он, как о чем-то обыденном, рассказал мне о чуде по имени Питер Морган, с которым они вместе ходили в школу.

Она потянула за низ мешочка. И Ситон увидел у нее в руках дощечку для письма. Мэри Рив крепко держала ее за деревянную кромку, стараясь не касаться самой поверхности. Она подошла к окну и повернула доску к свету так, чтобы Ситон мог прочитать, что на ней написано.

Там были какие-то расчеты. Четыре убористые строки формул, наспех накорябанных через всю доску. Мел, которыми были написаны буквы и цифры, успел пожелтеть. Масло, добавленное в него в процессе прессовки, чтобы бруски не крошились при хранении, уже испортилось, оставив на дощечке едва заметные жирные пятна. Приглядевшись к почерку, Ситон убедился, что формулы вовсе не были накорябаны. Цифры и символы были выведены хоть и детской, но уверенной рукой, пытающейся поспеть за полетом мысли. Взору Пола предстала работа разума, функционирующего с циклонической скоростью и мощностью.

— Хорошо играл в футбол и крикет. Воровал яблоки в саду у Брэдли, — пробормотал Ситон.

— Да. И это тоже. И это тоже он, — сказала миссис Рив.

— Кто-нибудь еще это видел?

— О, к нему приезжали отовсюду с очень заманчивыми предложениями. Доктор Картер из Кембриджа, и еще один из Тринити-колледжа, и даже какой-то тип из Сорбонны. Из Оксфорда приезжал на «делаже» профессор Коуви.

Услышав это имя, Ситон чуть не упал:

— Малькольм Коуви?

— Он пригласил нескольких мальчиков поесть мороженого. Мой дядя тоже ездил с ним. Профессор угостил каждого двойной порцией с малиновым сиропом Но не таков был Питер Морган, чтобы продаться за рожок мороженого. Так сказал дядя. Он, то есть Питер, собирался посвятить себя медицине. Хотел учиться в Эдинбурге.

Мэри Рив наклонилась, подняла чехол и спрятала в него свою реликвию, а затем положила обратно в ящик бюро. В этой комнате тоже висели настенные часы. Но не кварцевые. Ситон услышал, как качается маятник, и взглянул туда, откуда исходил звук. Часы висели прямо над бюро. За стеклянной дверцей блестел качающийся маятник. Циферблат был фарфоровым с римскими цифрами. Стрелки показывали неправильное время. Часы в какой-то момент снова ожили, как иногда бывает со старинными механизмами в старинных комнатах.

— Что случилось потом с Марджори Пегг?

Ситон увидел, как напряглась спина у Мэри Рив.

— Она покончила с собой. Она любила Питера, словно родного сына. Восемь мучительных месяцев после его исчезновения она терзалась неизвестностью, но все же надеялась, а потом положила конец своим мучениям.

— Вы сказали, якобы ваш дядя втискивал свою жизнь в узкие рамки. Какое странное выражение.

— Зато точное, мистер Ситон. У Питера было семь одноклассников. Двое погибли на войне. Один умер в Нормандии, другой — позже на Борнео. И никто из семи ни разу не был женат. Нет нужды добавлять, что ни у одного из них не было детей.

— Понимаю.

— Сомневаюсь, — усмехнулась Мэри Рив.

— Почему вы вдруг передумали, миссис Рив? Почему все же решили со мной поговорить?

И тогда она обернулась:

— Когда вы покинули церковь, я поднялась на башенку, чтобы проверить, ушли вы или нет. Видите ли, я сразу заподозрила, что вы так просто не уйдете. Я видела, как вы бродите среди могил. Мне стало ясно, что вы просто-напросто заблудились. А потом вы наткнулись на могилу Роберта Моргана, опустились перед ней на колени и перекрестились. И мне показалось, будто вы заплакали, мистер Ситон. Я видела, как вы вытирали глаза ладонью.

— Возможно, это был просто дождь?

— Возможно. Вполне возможно, что это был просто дождь, — произнесла миссис Рив.

28

В полумиле от гостиницы Ситон опять попал под дождь. На часах было двадцать минут одиннадцатого. Последняя порция тушеной баранины давно съедена и забыта. Хотя какая разница. Все равно есть ему не хотелось.

В номере он стянул с себя мокрую одежду и принял душ. Сумка со сменой белья по-прежнему лежала на кровати, не распакованная с самой Франции. Ситон расстегнул молнию и обнаружил среди сложенных вещей черный увесистый томик. Это был потрепанный толстый молитвенник. Тонкая бумага, мелкий шрифт. Пол положил молитвенник на ладонь, и книга сама собой раскрылась на том месте, где была вложена темно-зеленая закладка. Но, вынув ее, Ситон увидел, что это вовсе не закладка, а пропуск в библиотеку Британского музея. На нем еще можно было различить блеклый штамп музея, а надпись выцветшими от времени чернилами удостоверяла, что документ выписан на имя некой Сьюзен Грин.