Читать книгу "В постели со Снежной Королевой - Татьяна Михайловна Тронина"

образом…

Алена слушала и ничего не понимала. Но тут, к счастью, на стол поставили блюда с едой.

— Эх, хорошо… Вы сейчас, Георгий Михайлович, оцените мое искусство, — от избытка чувств пошевелил над ними пальцами Халатов. — Ведь это не искусство даже, а целая наука! Вот мы сейчас за одним столом сидим, а должен быть еще другой стол, отдельный, для закусок… Как раньше кормили дорогих гостей? Перво-наперво к холодным закускам подавали в качестве аперитива херес, желающим — водку. А собственно обед, проходивший далее уже за основным столом, начинался с супа. Как правило, подавали два супа: бульон с яйцом и гренками — и заправочный, например, русские щи или рыбную солянку

— Щи я люблю… — пошевелил усами гость. — Ну, за знакомство…

Алена мужественно проглотила стопку водки, и внутри сразу стало горячо. Она потянулась к холодцу.

— …так вот, далее шли горячие закуски — скажем, блины с икрой. Ну, а венцом обеда считалось основное горячее — молочный поросенок. Или там фазан, индейка, телячьи медальоны… Заканчивался обед сладким: пятислойной гурьевской кашей или омлетом-сюрпризом — запеченным в яйце мороженым. И только после сладкого, тоже за отдельным столом, шел десерт — мороженое, фрукты, шоколад, кофе и ликеры… Алена, а теперь вот рыжиков соленых попробуйте. Видите, какие — рубленные с луком и клюквой…

— Раньше люди умели жить, — сказал Георгий Михайлович. — А почему? А потому что никуда не торопились. Сейчас ведь что — сплошной цейтнот… Да, Алена, чью музыку вы сейчас исполняли?

— Ничью, — ответила она, с удовольствием хрустя рыжиками. — Это импровизация.

— Да?.. Надо же! — покачал тот головой.

— Французам хорошо, — рассуждал Халатов, блестя темно-карими, прямо-таки вишневыми веселыми глазами. — Выловили они там устриц или креветок, сбрызнули лимонным соком, украсили — раз-два, и готово. А русская кухня чрезвычайно сложна в приготовлении, ингредиентов очень много, и не дай бог какого-нибудь нет… Скажем, чтобы сварить настоящие русские щи из квашеной капусты, нужны и репа, и корень сельдерея, и белые грибы, и майоран… В советские времена была просто катастрофа — продуктов всегда не хватало, вот и пришло все в упадок.

Принесли поросенка, фаршированного гречневой кашей.

— Ну, за всеобщее изобилие! — сказал гость.

Чокнулись — и дружно напали на поросенка. От гречневой каши шел пар, истекало соком нежное свиное мясо… Алена вдруг поймала себя на мысли, что никогда еще не ела столь вкусных кушаний. Или раньше ей было просто все равно, что она ест?

— Смотрю на вас, и сердце радуется… — словно услышал ее мысли Иван Родионович. — Радуете вы меня своим аппетитом, Алена! А что это значит?

— Что? — с набитым ртом спросила она.

— Только одно — к вам вернулась радость жизни. Помните, я говорил вам об этом?

— Возможно… — Она вытерла губы салфеткой и слегка затуманившимся от сытости взглядом уставилась на глиняный горшочек, стоявший перед ней.

— Попробуйте, это солянка. Мясная. А вы знаете, например, что класть в мясную солянку копченую колбасу — это гастрономическое преступление? — обратился ко всем Халатов. — Я бы придумал для поваров, нарушающих правила гастрономии, наказания…

— Вы когда-нибудь сочиняли? — спросил Георгий Михайлович, глядя на Алену в упор.

— Что?

— Музыку, что же еще! Занимались, так сказать, композицией…

— Было дело, — коротко ответила Алена, целиком отдавшись солянке. «Все-таки Халатов — маг и волшебник! Господи, как вкусно… Нет, нет, не стоит увлекаться, иначе я скоро догоню Любку».

— Я сейчас собираюсь снимать новый полнометражный фильм, и мне нужна к нему музыка… Что-нибудь оригинальное, свежее и как раз в том стиле, что я сегодня слышал у вас. Не хотите со мной поработать?

— Я?

— Ну да, вы!

И только тогда Алена поняла, почему Георгий Михайлович показался ей смутно знакомым, — она вспомнила, что видела его по телевидению как-то раз. Режиссер, который рассказывал о своих творческих планах… Теперь понятно, почему он сейчас о кинематографе упоминал!

— Можно попробовать, — сказала она.

— Вот и ладушки… — Он перегнулся через стол, едва не уронив галстук в тарелку. — Моя визитка. Позвоните в конце недели, обсудим все более подробно.

— …вот на носу у нас пост, — продолжал увлеченно вещать Халатов. — А кто, например, знает рецепт постных щей? Пожалуйста, объясняю подробно — квашеную капусту вы заливаете кипятком и в глиняном горшке ставите в духовку, минут этак на двадцать, на тридцать. Затем отвар сливаете, а капусту солите, смешиваете с мелко нарезанным луком и растираете деревянной ложкой в эмалированной миске с растительным маслом. Затем туда снова вливаете отвар и опять варите… Потом берете грибы — лучше всего белые, конечно, разрезанные на четыре части картофелины и…

* * *

Селетин с досадой бросил трубку на рычаг. Ни городской, ни сотовый телефон у Алены не отвечал. «Она издевается, что ли?..» — с досадой подумал он, оглядывая стены своего кабинета, словно на них был написан ответ.

— Люся, найди мне Потапова, и пусть он принесет образец договора с заказчиком, — сказал он по громкой связи секретарше.

— Хорошо, Роман Аркадьевич…

Пару дней после того, последнего их разговора он злился на Алену — ну зачем, зачем ей понадобилось лезть во все это, зачем тревожить память о Вике!.. И, самое главное, — зачем она остановила его, когда он рвался к Ратманову?! «А в самом деле, что бы я сделал с ним, если б она не остановила меня?» Селетин честно попытался представить, но не смог — потому что теперь в нем словно что-то перегорело.

Он даже не мог сказать, ненавидит ли он сейчас Никиту, — он просто не хотел о нем думать. Как будто тот тоже умер. Вот умер, и все! А об Ивлевой вообще забыл, словно ее никогда и не существовало.

Так ли все было, как рассказала Алена?

Уже не важно, и бесполезно искусственно вызывать в себе гнев против этих людей…

Почему-то он мог сейчас думать только об Алене. О том, как они помирятся, — и у него перехватывало дыхание, когда он представлял детали этого примирения. Роман пытался вернуть себя к мыслям о Вике, о том, как ее жалко, как можно было исправить прошлое, и впервые — не мог.

Он очень этого не хотел, но Вика постепенно превращалась в сон, в печальный, тревожный, радостный, и тем не менее — только сон… Как только он узнал все о том, что произошло больше года назад — узнал имена действующих лиц, подробности и прочее, как только эта страшная и невеселая мозаика сложилась в законченную картину, — так постепенно стала отпускать его боль, преследовавшая все это время.

Он вдруг понял, что свободен теперь.

Свободен.

И что все