Читать книгу "Поступь хаоса - Патрик Несс"

— Похоже, всадник всего один.

Мы дружно смотрим на дорогу, немного поблескивающую в лунном свете.

— Бинокль! — кричит Виола прямо мне в ухо.

Я без слов достаю его из сумки, включаю ночное видение и смотрю на дорогу в направлении звука, звенящего в ночном воздухе.

Тук-дук, тук-дук.

Я смотрю все дальше, дальше…

И наконец вижу.

Вот он.

Ну конечно, это он, кто же еще?

Мистер Прентисс-младший, целый и невредимый.

— Черт, — слышу я голос Виолы, прочитавшей мой Шум. Передаю ей бинокль.

— Дейви Прентисс? — восклицает Бен, тоже прочтя мои мысли.

— Единственный и неповторимый. — Я кладу бутылки с водой обратно в сумку. — Бежим отсюдова.

Виола дает бинокль Бену, и тот тоже смотрит на дорогу, потом отводит бинокль и быстро окидывает его взглядом:

— Хитрая штука!

— Нам пора бежать, — говорит Виола. — Как обычно.

Бен поворачивается к нам, все еще держа в руке бинокль. Он переводит взгляд с меня на Виолу и обратно, и я уже вижу, что крутится у него в голове.

— Бен… — начинаю я.

— Нет, — обрывает меня он. — Здесь мы должны расстаться.

— Бен…

— Уж с клятым Дейви Прентиссом я как-нибудь справлюсь, не переживай.

— Он вооружен — говорю я. — А ты нет.

Бен подходит ко мне:

— Тодд…

— Нет, Бен! — уже громче говорю я. — Даже слушать ничего не хочу!

Он смотрит мне в глаза — я замечаю, что для этого ему больше не надо нагибаться.

— Тодд, — начинает он заново, — я должен искупить грех, который взял на душу ради твоей безопасности.

— Не бросай меня, Бен! — кричу я, в голосе уже слышатся слезы (заткнись!). — Никогда больше меня не бросай!

Он качает головой.

— Я не могу пойти с вами в Хейвен. Ты это знаешь. Я враг.

— Мы объясним людям, что случилось.

Но он все качает и качает головой.

— Всадник уже близко, — говорит Виола.

Тук-дук, тук-дук, тук-дук.

— Единственное, что делает меня мужчиной, — говорит Бен твердым, как камень, голосом, — это ты, который становишься мужчиной.

— Я еще не мужчина, Бен! — говорю я, чуть не захлебываясь (заткнись!). — Я даже не знаю, сколько дней осталось до моего дня рождения…

Тут он улыбается, и эта улыбка говорит мне, что спорить бессмысленно.

— Шестнадцать, — отвечает он. — Шестнадцать дней осталось. — Он берет мой подбородок и приподнимает. — Но ты уже давно стал мужчиной. И никому не позволяй говорить, что это не так.

— Бен…

— Ступай, — говорит он, отдает Виоле бинокль и крепко меня обнимает. — Ни один отец так не гордился своим сыном, — шепчет он мне на ухо.

— Нет! — хнычу я. — Так нечестно!

— Да, нечестно. — Бен отстраняется. — Но в конце дороги тебя ждет надежда. Никогда об этом не забывай.

— Не уходи!..

— Я должен. Опасность уже рядом.

— Все ближе и ближе, — добавляет Виола, глядя в бинокль.

Тук-дук, тук-дук, тук-ДУК.

— Я его задержу. Бегите, пока не поздно! — Бен смотрит на Виолу: — Дай мне слово, что и дальше будешь помогать Тодду.

— Даю слово, — отвечает она.

— Бен, прошу тебя… Ну пожалуйста…

Он в последний раз хватает меня за плечо:

— Помни о надежде.

Больше он ничего не говорит: разворачивается и бежит с холма на дорогу. Внизу он оглядывается и видит, что мы никуда не ушли.

— Чего вы ждете?! — кричит он. — Бегите!

37

В чем смысл?

Я не стану говорить, что я чувствую, когда мы сбегаем по другому склону холма и уходим от Бена — теперь уж точно навсегда, потомушто разве можно после такого жить?

Жизнь превращается в бег, и если мы перестанем бежать, наверное, это будет означать конец жизни.

— Давай, Тодд! — окликает меня Виола, оглядываясь через плечо. — Быстрее!

Я молчу.

И бегу.

Мы спускаемся с холма и снова оказываемся на речном берегу. Опять. Дорога с другой стороны от нас. Опять.

Все время одно и то же.

Река ревет громче обычного, с силой неся вперед свои мощные воды, но кому какое дело? Какая разница?

Жизнь несправедлива.

Вапще.

Она бессмысленна, глупа и полна боли, страданий и людей, которые хотят сделать тебе плохо. Все, что ты полюбишь, обязательно отнимут, сломают или разрушат, а ты останешься один-одинешенек и будешь только сражаться и бежать, бежать, чтобы выжить.

Нет в этой клятой жизни ничего хорошего. И не будет никогда.

Так в чем смысл?

— А смысл вот в чем! — кричит Виола, резко останавливаясь на полном ходу, и с размаха бьет меня по плечу. — Он ради тебя жизнью рискует, и если ты просто СДАШЬСЯ, — последнее слово она выкрикивает очень громко, — его жертва будет напрасной!!!

— Ай! — Я потираю ушибленное плечо. — Но зачем он собой жертвует? Почему я снова должен его терять?

Виола подходит ближе.

— Думаешь, ты один тут потерял близких? — злобно шепчет она. — Забыл, что и у меня родители умерли?

Она права.

Я забыл.

Молчу.

— Теперь у меня есть только ты, — по-прежнему сердито говорит Виола, — а у тебя — только я! И мне тоже больно, что Бен ушел, а еще мне больно, что родители умерли и что мы вообще решили лететь на эту планету, но так уж оно вышло, ничего не поделаешь!

Я по-прежнему молчу.

Виола стоит передо мной, и вдруг я смотрю на нее — смотрю по-настоящему, впервые с тех пор, как увидел ее на болоте и принял за спэка.

С тех пор прошла целая вечность.

После Карбонел-даунс вид у Виолы еще довольно опрятный (это было вчера, только вчера), хотя на щеках уже появились грязные разводы, она заметно похудела, под глазами темные круги, волосы спутаны в комок, руки покрыты черной грязью, на груди зеленое пятно (недавно она упала в траву), а нижняя губа рассечена (вчера, когда мы еще убегали из деревни вместе с Беном, ее хлестнула ветка). И она смотрит на меня.

И говорит, что, кроме нее, у меня больше никого нет.

А у нее — кроме меня.