Читать книгу "Стакан молока, пожалуйста - Хербьерг Вассму"

— Что?

— Что мама из–за меня порвала со своей семьей.

— А я всегда думала, что ей самой этого хотелось.

— Этого я уже никогда не узнаю. Мы оба были сумасшедшие. Но я влиял на нее.

— От мамы как будто осталась половина в то утро, когда ты… Если любовь такова, что от человека остается только половина, когда другой умирает, то не знаю, способна ли я любить. Для Веры это уж точно невозможно. Она никогда не отдаст половину себя никому другому.

Отец улыбнулся и наконец похлопал ее по руке.

— Ты ошибаешься. От человека остается половина не тогда, когда другой умирает.

— Нет?

— Половина человека — это тот, кто никогда никого не любил.

Дорте задумалась над его словами, потом спросила:

— Как думаешь, может, моя правильная половина осталась с Николаем? Та, которая не шлюха? И я найду ее там, когда вернусь домой?

— Я в этом не сомневаюсь! А если Николай не поймет этого, то ты встретишь другого. Ты не виновата в чужих грехах.

— Но для мамы–то я уже навсегда буду опозоренной.

К счастью, отец ответил не сразу, он глубоко задумался, иначе она решила бы, что он просто хочет ее утешить.

— Ты помнишь: когда она вернулась домой после похорон бабушки, я спросил у нее, может ли она плакать. «Любая река может пересохнуть», — ответила твоя мама.

— Да. И еще она сказала: «Трудно любить того, кто сам себя ненавидит», — прибавила Дорте.

— Точно! И когда ты теперь вернешься домой, а это уже скоро, она безусловно подумает так я не могу ненавидеть Дорте, хотя я и не сумела ее защитить. Я должна идти дальше вместе с нею.

Поезд сбавил ход и медленно подошел к станции. Дорте закрыла глаза, прислонилась к отцу и пыталась по звукам понять, что происходит. Двери то открывались, то закрывались. Люди входили и выходили. Переставляли багаж и тихо переговаривались между собой. Кажется, их было не много. Наконец кто–то кашлянул у нее над ухом.

— По–моему, ты сидишь на моем месте, но это не важно, если я смогу занять твое.

Дорте открыла глаза и увидела мужчину, ставившего свою сумку на полку рядом с коробкой, в которой лежал прощальный подарок Лары — фонтан с Белоснежкой. Лара проводила ее на вокзал и посидела в вагоне до отхода поезда. И все. Это было в ее духе.

У мужчины были светлые густые волосы, свисавшие на одну сторону, как грива у лошади. Он взглянул на Дорте, улыбнулся и сел туда, где сидел отец. Вскоре он углубился в газету, а поезд отошел от перрона.

Дорте достала свои бутерброды и начала есть; посмотрев на него поверх газеты, она тоже улыбнулась. Он сложил газету, принес кофе и достал большую плитку шоколада. Некоторое время они ели молча, глядя в окно.

— Ты едешь в Осло или дальше? — вдруг спросил он, повернувшись к ней.

— В Осло, — ответила она.

Он произнес несколько длинных фраз, смысла которых она не уловила. Глотнув воздуха, она кашлянула и попыталась извинить себя тем, что плохо знает норвежский. Однако он все–таки понял, что она приехала из Литвы и никогда раньше не бывала в Осло. Что она уже несколько месяцев учит норвежский, но у нее не было времени, чтобы упражняться столько, сколько нужно. Когда он спросил, чем же она занималась, что была так занята, она скрестила пальцы на бутылке с тепловатой водой и сделала вид, что не может найти подходящих норвежских слов. А на его вопрос, что она будет делать в Осло, она, немного волнуясь, ответила, что будет работать в закусочной.

— А я работаю в газете. — Он засмеялся и поднял газету.

— Писать?

— Да, я журналист, — сказал он и прибавил много слов, которых Дорте не поняла. Она только кивнула и снова стала глядеть в окно.

— Ты давно в Норвегии? — спросил он, помолчав.

— Нет. Недавно.

— И где же ты будешь жить в Осло?

— У одного друга, — ответила она и назвала адрес, который Лара заставила ее выучить наизусть. И тут же раскаялась — нельзя быть такой откровенной с чужим человеком. Поправив рукава джемпера, она почувствовала, что вспотела. Что–то в его взгляде сказало ей, что он понимает все, чего она недоговаривает.

— Это лучший район в Осло, я тоже живу там, — сказал он, достал остаток шоколада и предложил Дорте.

— Спасибо! — Она отломила кусочек. Он заставил ее отломить кусок побольше, доел остаток, скомкал обертку и сунул себе в карман. Словно нечаянно найдя там визитную карточку, он протянул ее Дорте.

— На тот случай, если тебе понадобится друг, который знает город, — улыбнулся он. Один уголок рта у него стал глубже, и на щеке появилась ямочка. Странно было видеть ямочку у мужчины, хотя она и была у него только на одной щеке.

— Спасибо! — Дорте протянула ему руку.

Сперва он с удивлением взглянул на нее, а потом пожал ей руку.

— Не стоит благодарности! Мы можем вместе поехать домой на такси, если тебя никто не встретит.

— Друг встретить меня, — быстро сказала она.

— Хорошо, и, пожалуйста, позвони мне. Можешь не беспокоиться, я не явлюсь к тебе без предупреждения, хотя я примерно представляю себе, где ты будешь жить, — прибавил он, и опять у него на щеке появилась ямочка.

Дорте взглянула на карточку, прежде чем убрать ее в сумку. «Улав Стейнбакк–Эриксен».

— Там указаны два телефона. Можешь звонить по обоим, но один — это на работе.

— У меня нет телефон.

Он опять с удивлением посмотрел на нее, но быстро отвел глаза.

— Понимаю–понимаю. С мобильником удобно, но без него, конечно, спокойнее. В городе их полно. Люди ходят и как будто говорят вслух сами с собой, как дурачки.

— Стоить много денег?

— Нет, только если ты будешь много звонить. У тебя никогда не было телефона?

Дорте помотала головой, и он перестал ее расспрашивать. Вскоре он скрестил на груди руки и закрыл глаза. Он был вовсе не старый, как ей сперва показалось. С закрытыми глазами он выглядел почти таким же юным, как Николай. Рот у него был как у девушки, а профиль — словно с римской монеты.

Она достала плеер и вставила в уши наушники. Бах заставил ее задуматься о душе Тома. Но потом она вообразила, что поезд везет ее домой, в Литву. По осенней земле, через горы и озера, а она продолжает говорить с отцом о том, о чем они раньше поговорить не успели. И рядом с ней сидит человек, который и не собирается ее покупать.

Должно быть, Дорте задремала, но, ощутив на себе взгляд соседа, она мигом проснулась. Их глаза встретились, и она увидела на его лице мягкое, смущенное выражение, словно внезапно проснулся он, а не она.

— Что ты слушаешь?

— О, извинить! Бах. Я мешать вам?