Читать книгу "#Ссы, но делай. Счастье, блин, заждалось! - Ника Набокова"

Опишу вам несколько сценариев, в которых про себя‐то люди вроде как хорошо думают, а в жизни все равно какая‐то жопа.

Если вокруг тебя, охуенно прекрасного человека, постоянно отираются какие‐то орки, не очень достойные твоей королевской персоны, но почему‐то допущенные к телу и отравляющие существование, то говорит это о том, что для своего сознания или какой‐то его части принцесса‐то ты фейковая. И чтоб хоть как‐то возвышаться, нужно иметь рядом какой‐нибудь стремненький объект страсти.

Кстати, о возвышении. Высокомерие и все высказывания типа «они – серые мыши и швабры, а я, пиздец, умница и красавица» сообщают нам о том, что у кого‐то имеется склонность к соревнованию, а также большой страх сближения с людьми. Так что, если видите бабу с надменным лицом, знайте – боится она и априори защищается, не может чувствовать себя свободно и спокойно, ибо в глубине души страшно не уверена в себе.

Неумение отказывать. Это, безусловно, неплохо, если ты – добросердечный человек, дарящий другим тепло и заботу. До тех пор, пока сие не начинает идти вразрез с твоими интересами и не превращается в «я бы и рад отползти, но как сказать «нет». За этой конструкцией стоит потребность быть хорошим и тем самым заслуживать любовь. То есть в сухом остатке: просто так меня любить нельзя, только за делание.

Знавала я одну девочку со шрамами. Жизнь свела нас случайно, как‐то оказались в одном месте, да еще и с необходимостью разговаривать. Я –  какая‐то суетливая, неуклюжая, несобранная, растрепанная, а она – образец женщины из журнала: красивая, статная, уверенная, ладная, гармоничная.

Сначала беседовали о том о сем, ни о чем. А потом… Даша начала раздеваться. Медленно, аккуратно расстегивая пуговички, обнажаясь все больше и больше. Я замерла. Казалось, что глаза меня обманывают.

Моя новая подруга была вся покрыта шрамами. Какие‐то побольше, какие‐то поменьше, некоторые – совсем свежие. Один – жуткий, огромный, уродливый, шел через всю грудь. С одной стороны, очень хотелось разглядеть, а с другой – отвернуться и развидеть к чертям собачьим.

Она плакала, глядя на свои рубцы, но как‐то очень спокойно и деятельно рассказывала мне о каждом. Вот это, говорит, папа оставил, а вот тут – привет от насильников, здесь – любимый человек постарался, от мамы тоже, конечно, досталось. Описывая дикие подробности, от которых мне хотелось немедленно проблеваться, заорать и поубивать тех, кто так сделал, эта странная девушка еще умудрялась периодически улыбаться, типа ничего, дело житейское.

Сглотнув душащий комок, я сдавленным голосом выдавила из себя:

– Как? Как ты живешь?

Даша удивилась:

– В смысле – как? Что ж мне теперь, в гроб ложиться?

Я смутилась, действительно, неудобно получается: раз тебя побило, то что теперь, крест на жизни ставить, из подполья не вылезать, в склепе запереться?

Собеседница, догадавшись, что меня окатило стыдом, мягко продолжила:

– Понимаешь, ну вот так случилось. Там произошло, тут произошло. Грустно и больно. И ничего из этого себе не хотела, не планировала, не заказывала. Но кому легче будет с того, что я теперь всю жизнь буду оплакивать свои беды? Уж точно не мне. И честно говоря, некоторые из них дали по итогам больше, чем забрали. На этом и держусь. С трудом, но держусь. Другие варианты я себе попросту запретила.

Да и давай по‐честному. Кто без шрамов?

Даша отодвинула руку, которой я инстинктивно пыталась прикрыться, и начала мягко поднимать мой свитер.

– Смотри, какая красота, не меньше моего. И ничего, живешь же, девочка со шрамами.

Фокус в том, что теперь ты можешь быть любой.

Принцессой, королевой-матерью, барышней-воином.

Лидером, ведомой или полноправным партнером.

Ты вольна выбрать любую из возможных карьер: от домохозяйки до президента. От мамы до академика. И даже найти разные призвания для разных своих частей.

Ты можешь выглядеть так, как ощущаешь себя. Прикрыть глаза вуалью или нарядиться в ботинки с заклёпками.

Ты можешь весить столько, сколько хорошо для тебя. И определяешь это «хорошо» только ты.

Твоя красота – это то, что кажется красивым ТЕБЕ. Твоя сексуальность – это то, что заводит ТЕБЯ. Твоя женственность – это то, в чем ТЫ чувствуешь себя легкой, свободной, ЖИВОй.

Дети или их отсутствие, работа или содержание от мужчины, платье или спортивный костюм, замужество или полиамория – роли не играют.

Ты можешь быть любой. Какой путь (или даже пути) ты бы ни выбрала, это не сделает тебя «менее женщиной».

Главное, чтобы этот выбор делался ТОБОй. Ни мамой, ни бабушкой, ни блогером, ни кумиром, ни людьми, которые «говорят», ни пособием «Как стать настоящей женщиной», а ТОБОй. Исходя из твоих качеств, стремлений, желаний.

Не убивай себя в угоду шаблонам, выдуманным глупыми, ограниченными и жестокими людьми.

Ты – полноценная. Нормальная. Прекрасная. Настоящая.

Ира смотрела на помаду. Идеальная: гладкая, сияющая, красная. Хотелось взять ее в руки, покрутить, понюхать и почему‐то даже откусить.

Где‐то внутри пискнул тонкий голосок «Хочу!». Ира не шевелилась. Писк чуть окреп: «Ну давай возьмем!» Рука уже было потянулась, как вступил второй, зычный голос: «Такие цвета не для тебя. Зубы кривоваты, лучше лишний раз ко рту внимание не привлекать». Ира поникла.

– Вам помочь?

Бойкая девушка, в черной форменной одежде и с идеальными красными губами, вдруг возникла прямо перед ней.

– Да я, вот… Да просто помада… – начала что‐то мямлить Ира, стараясь не смотреть на нее.

– О, я понимаю вас. Эта помада – наш шедевр. И вам очень пойдет. Хотите попробовать?

Внутри развернулась битва. Сильный голос жестко требовал: «Уходим, к чему все эти глупости, не нужна она нам», тоненький верещал сиреной: «Да-да, пробуем!»

Визажистка меж тем аккуратно взяла с витрины тестер и, что‐то рассказывая о компонентах, набрала помаду на кисточку. Пришлось согласиться, сесть на высокий стул.

От девушки пахло розами. Ира закрыла глаза и сочиняла варианты отказа от покупки.

– Готово! Ой, ну как вам здорово!

Из зеркала смотрела знакомая незнакомка. Ире она понравилась.

– Я возьму.

Голос был будто не свой, какой‐то хриплый.

«Сотри хотя бы, а, домой еще в маршрутке ехать», – ожил присмиревший было надсмотрщик в голове. «Не буду, – вдруг твердо сама себе возразила Ира, кажется, даже вслух. – Попробую эти полчаса до дома так пережить. В конце концов, не весь день и не навсегда. Просто попробую».

Так и пошла, с идеальными красными губами, непривычно прямыми плечами и, чего не случалось ой как давно, немного игривым взглядом.