Читать книгу "Мой, и только мой - Сьюзен Элизабет Филлипс"

По крайней мере разбор хитросплетений игры отвлекал его от мыслей о Джейн. Ему так недоставало профессора, что болели зубы, но выхода из сложившейся ситуации он найти не мог. Не желал он связывать себя узами брака, особенно сейчас когда требовалось полностью, без остатка, выкладываться на футбольном поле и ему не светила никакая другая работа. Но ему никак не хотелось терять Джейн. Почему она не могла оставить все как есть, вместо того чтобы требовать от него невозможного?

Ползти на коленях на гору Страданий и умолять ее вернуться? Немыслимо. Он никогда никого ни о чем не просил. Ему требовался повод для поездки туда, а вот его-то и не находилось.

Он все еще не понимал, почему она осталась у Энни, вместо того чтобы улететь в Чикаго, но его это только радовало, поскольку давало ей время прийти в себя. Она же сказала, что любит его, и не произнесла бы этих слов, если бы они ничего для нее не значили. Может, ей хватит ума признать ошибку и вернуться к нему?

Звякнул дверной звонок, но общаться с кем-либо Кэлу не хотелось, так что он не сдвинулся с места. Спал он в последнее время плохо, питался кое-как, в основном всухомятку. Даже «Лаки чармс» не радовали, навевали болезненные воспоминания, и за завтраком он ограничивался лишь кофе. Он потер рукой заросший щетиной подбородок и попытался вспомнить, когда брился в последний раз. Ему вообще ничего не хотелось делать, кроме как смотреть видеозаписи матчей да кричать на Кевина.

Звонок не утихал, и Кэл нахмурился. Это не Такер, тот каким-то образом добыл себе ключ. Может…

Сердце чуть не выскочило из груди, он ударился рукой о дверной косяк, рванувшись в холл. Но, распахнув дверь, увидел отца, а не профессора.

Джим протиснулся в холл мимо него, размахивая бульварной газетенкой, из тех, что распространяют в супермаркетах.

— Ты это видел? Магги Лоуэлл показала ее мне после того, как я выписал ей рецепт. Клянусь Богом, на твоем месте я бы затаскал твою жену по судам. Если ты этого не сделаешь, то сделаю я! И мне без разницы, что ты о ней скажешь. Я с самого начала раскусил эту женщину, а ты слишком слеп, чтобы видеть истину. — Его тирада резко оборвалась, как только он взглянул на Кэла. — Что с тобой? Ты ужасно выглядишь.

Кэл выхватил газету из руки отца. Прежде всего ему бросилась в глаза фотография: он и профессор в аэропорту О'Хара в день вылета в Северную Каролину. Он хмурый, она — растерянная. Но живот ему скрутило не от фотографии, а от заголовка под ней.

Я ЖЕНИЛА НА СЕБЕ ЛУЧШЕГО

(И САМОГО ГЛУПОГО)

КУОРТЕРБЕКА НФЛ.

В авторах статьи значилась доктор Джейн Дарлингтон Боннер.

— Дерьмо.

— Ты скажешь еще много чего, прочитав эту галиматью. Мне все равно, беременна она или нет. Эта женщина — отъявленная лгунья. Она говорит, что прикинулась шлюхой, чтобы ее преподнесли тебе на день рождения в качестве подарка. Так она и забеременела. Как тебя вообще угораздило спутаться с ней?

— Я тебе рассказывал, папа. У нас был роман, она забеременела. Такое, как ты знаешь, случается.

— Что ж, похоже, правда ее не очень устраивала, вот она и выдумала эту невероятную историю. И знаешь, что я тебе скажу? Люди, которые читают эту паршивую газетенку, подумают, что так оно и было. Они поверят, что именно так все и произошло.

Кэл сжал газету в кулаке. Ему требовался повод для встречи с женой — он его получил.

Жизнь без мужчин божественна. Так, во всяком случае, говорили они себе. Линн и Джейн, как кошки, нежились на солнце и не расчесывали волосы до полудня. Вечером они кормили Энни мясом с картошкой, сами же ели тертый сыр с грушей, называя это ужином. Они перестали отвечать на телефонные звонки, обходились без бюстгальтеров, а Линн украсила стену кухни постером с молодым мускулистым парнем в узеньких плавках. Когда по радио пел Род Стюарт, они танцевали друг с другом. Джейн отбросила прежнюю стеснительность, и ее ноги летали над ковром, как крылья голубки.

Для Джейн этот старый коттедж вобрал в себя все то, что она полагала домом. Она ломала стручки фасоли и украшала комнаты цветами. Ставила их в стеклянные стаканы, китайские фаянсовые вазочки, даже в кружки. Она не могла точно сказать, почему она и Линн так быстро нашли общий язык. Возможно, из-за схожести их мужей: им не требовались слова, чтобы понять душевную боль, которой мучилась каждая из них.

Они позволяли Кевину бывать в их женском монастыре, потому что он веселил их. Они смеялись и чувствовали себя желанными, даже когда по подбородку тек грушевый сок, а в волосах торчали травинки. Они пускали и Этана, только потому, что не находили в себе сил отказать ему. Но радовались, когда он уходил, потому что Этан не скрывал своей обеспокоенности.

Линн перестала посещать заседания женского клуба. Не красила волосы и ногти, последние даже не подпиливала. Компьютер Джейн оставался в багажнике «эскорта». Вместо того чтобы раскрывать тайны общей теории поля, она часами лежала на старом шезлонге, что стоял на крыльце. Не делала ничего, разве что не мешала младенцу расти в ее животе.

Они светились счастьем. Говорили целыми днями. Но с заходом солнца разговор увядал. Одна из них тяжело вздыхала, вторая с грустью провожала уползающий за горизонт огненный диск.

Вместе с ночью на гору Страданий приходило одиночество. Им хотелось слышать тяжелые шаги, басистые голоса. Днем они помнили о том, что преданы мужчинами, которых очень любили, но ночью отсутствие последних уже не казалось блаженством. У них вошло в привычку ложиться спать пораньше, чтобы сокращать вечера, зато вставать с зарей.

Один день не отличался от другого, вот и то утро, через две недели после приезда Джейн на гору Страданий, ничем особенным не выделялось. Она покормила Энни завтраком, прибралась, пошла прогуляться. Когда вернулась, Мариа Кэйри[45]исполняла одну из своих особенно заводных песен, и она заставила Линн оторваться от занавесок, которые та гладила, и потанцевать с ней. Потом посидела на крыльце. А когда Линн перемыла посуду, отправилась в огород.

Мышцы рук болели, когда Джейн мотыгой рыхлила почву между грядками, подкапывая сорняки, грозившие заглушить драгоценные ростки фасоли. День выдался теплым, так что в саду следовало поработать с утра пораньше, но теперь целесообразность тех или иных действий ее не волновала. Она руководствовалась только своими желаниями. Вот и утром ей хотелось полежать на шезлонге и не мешать ребенку расти.

Она выпрямилась, чтобы размять затекшую спину, оперлась ладонями о черенок мотыги. Ветерок подхватил подол ее старомодного цветастого платья и обвил им колени. От многочисленных стирок материя местами вытерлась чуть ли не до дыр. Энни говорила, что когда-то это платье нравилось ей больше любого другого.

Может, ей стоит попросить Этана или Кевина вытащить из багажника компьютер, думала Джейн. А может, не стоит. Вдруг она начнет работать, а из радио зазвучит голос Рода Стюарта? Или, пока она будет биться с уравнениями, из земли вылезут новые сорняки и заглушат неокрепшие ростки фасоли?