Читать книгу "Двенадцать ночей - Эндрю Зерчер"

Крик прекратился, сок ушел в землю, и Кэй наконец ощутила холод – ощутила как отчаяние своего рода, не окутывающее рассудок, а уплотняющее его, вводящее его в границы, проталкивающее, словно подвижные мелкие глиняно-песчаные гранулы через скопление небольших камней, холодные и непреклонные начатки мыслей – не ее и не его мыслей, а начатки самой возможности мышления. Думай. Прежде она была на поверхности листа – листа, подобного странице, книжной странице; затем, стягиваясь, уплотняясь, опустилась к черенку – пересекла внутреннее поле страницы; теперь она двигалась внутри трубчатого листового черенка, добравшись в книге до нитей брошюровки, петляя вместе с ними, идя с ними туннелем через неживую землю, сквозь переплет и наружу, закрепляясь якорем, рассеиваясь в стороны, уподобляясь корню. Тут оно начинается. Тут начинается. Тут.

Это оно. Да, я понимаю. В тот момент он… он думал… только это…

Думал, что он отграничен, отсечен, оставлен в одиночестве; но думал также, что этим расплетением, этим лишением стебля, черенка, истории был не только отъединен, но и присоединен к чему-то – к некой первопричине, первооснове, к первичной земной материи, ко всем и ко всему. Думал, что пребывает отдельно – и вместе; что немыслимо далек – и рукой подать. С одной стороны – отрезан, одинок, сам по себе; с другой – обрел реальность, вышел за рамки времени, уподобился духу, стал универсальным и всеобъемлющим, как идея. Неся единичность и универсальность на двух ладонях мысли, Кэй двинулась с ними вверх, обратно в ствол, в стебель, в черенок, туда, где причина соединяется со следствием, обстоятельство с его результатом, корень с плодом. Она знала, что надо взметнуться из черенка во все жилки сразу, одновременно; что надо соединять два потока везде, не только в срединном стержне, где так уютно, так компактно, где так легко их переплетать, – нет, надо отправить их взрывчато и в ветвь, и в лист, и в текст, и в текстуру, во все жилки вплоть до мельчайших, в каждую жилку – то есть в каждый момент. Сделав огромный вдох, она изо всех сил толкнула мысль наружу – разом во всё, во всякий доступный и вообразимый вкус, звук, вид, прикосновение и запах. Вернись домой.

Перед тем, как она ощутила рог, самим звуком прободавший ей живот, звуком сломавший ее сосредоточенность, у нее возникло чувство, что она движется к себе издали, что она бежит к себе, что ее на бегу проскваживает ветер; и с собой она несла знание о месте, о положении, об атмосфере. Бормотание; уличная стена, в ней проход; свет, но также и смрад; дуновение ветра, но также и тяжесть; черный тротуар внизу, белый камень наверху; согласие.

Со вздохом исчерпанной самоотдачи она опустилась на холодный пол, чувствуя боком, коленом, щиколоткой его отчетливую и угловатую жесткость. Лист все еще был во рту, и прежде, чем открыть глаза, она выплюнула его; изо рта вбок потекла струйка слюны, и она поняла, что лежит щекой на полу. Напрягла затекшую руку. Попробовала оттолкнуться от пола слабой ладонью. Возникли голоса, они добавились к воспоминанию о звуке рога, они тянули ее за подмышки – то один голос, то другой. Или это были руки? Она отдалась им и почувствовала, что садится. Открыла глаза – и увидела перед собой глаза Элл.

– Кэй, ты слышала рог? – жизнерадостно спросила она. – Слышала, как я подула? Он свое дело сделал! Это я, я смогла!

Кэй улыбнулась, и ей захотелось положить ладонь на щеку сестры; но ладонь удалось поднять только до ее локтя, и Кэй оставила ее там, пожала локоть.

– Да, ты смогла.

Духи дали ей, чтобы прийти в себя, несколько минут, дали воды и сушеных фруктов, а потом начали задавать вопросы, на которые ей так хотелось ответить. Фантастес желал знать обо всем, что она приметила, с самого начала, и, хотя Кэй была готова рассказывать, резко вмешался Флип. Вопросы, считал он, должны быть короткими и по делу.

– У нее мало сил, а у нас времени. Если Гадд, или Кат, или еще кто из них, знает, что мы здесь, то должны сообразить, почему мы здесь; и если сообразили, то сделают все, чтобы помешать нам его найти. У нас уже сидели раньше на хвосте.

Пристыженный, Фантастес предоставил расспросы Вилли и Флипу, а сам отошел к Рацио – тот, питая явное отвращение к происходящему, сидел в жесткой позе у дальней стены и праздно водил пальцем по линиям истертого каменного пола. Кэй, как могла, добросовестно воспроизвела свое последнее впечатление, попыталась как можно детальнее припомнить эту ясность, похожую на яркий белый свет – до того яркий, что почти невозможно смотреть, даже сейчас. Такая ясность может быть у поразившего тебя сновидения, которое помнишь, знаешь вроде бы досконально, но описать не можешь, потому что не находишь слов, потому что подобные вещи испытываются, но не дают изложить себя в деталях; и все-таки она старалась изо всех сил – старалась увидеть это так, будто была тогда, перед пробуждением, не внутри, а снаружи, – и сообщила им сейчас все, что сумела.

Они были явно озадачены. Она сказала им про скверный запах, как от гниющих листьев или, может быть, канализации; про ворота в уличной стене, обрамленные грубым камнем; про два вида камня – один, кажется, простой камень мостовой, другой скульптурный, почти мрамор – гладкий, словно просвечивающий. Вспомнила небольшой ветер, который вряд ли чувствовала, скорее видела – видела, как он шевелит что-то… старые газеты? Но и тяжесть в воздухе была, какая-то сдавленность. Ощущение движения – но одновременно и застоя. Духи ничего не могли из этого извлечь. Флип проявлял все большее нетерпение, он бесплодно водил ладонями в воздухе, напрягал их, растопыривал пальцы. Вилли, напротив, ждал без видимой суеты, хотя и он был, конечно, в смятении и задавался вопросом, думала Кэй, не следовало ли ему сделать новую попытку интеграции, не напрасно ли он подверг юную девочку такому риску с такими плачевными результатами. Кэй рылась в памяти, напрягала ее до предела, пыталась четче вспомнить момент, когда ей что-то открылось, – но это было не легче, чем разодрать ногтями гранит. Хотя она сидела не двигаясь, ей не хватало воздуха, легкие ее вздымались; в мускулах рук и плеч кружила слабость, голова болела. Все, что она смогла произнести, когда оставила наконец попытки что-то вытащить из памяти и проанализировать, – это одно-единственное, забывшееся было, слово: согласие.

Двое духов подняли на нее глаза с внезапным интересом; затем переглянулись. Что-то, поняла Кэй, они в этом слове услышали, что-то такое, о чем она не имела ни малейшего понятия; на обоих осунувшихся лицах она увидела волнение и надежду.

– Кэй, ты увидела или услышала это слово во время разъятия? – спросил Вилли тихо, но настойчиво.

– Ни то ни другое… это слово как бы висело над всем, что я видела, что слышала, чувствовала кожей, над всеми вкусами и запахами… у всего была одна тема, один цвет – как раз то самое. Согласие. Это было последнее, что я подумала перед тем как поняла, что слышу рог.

Флип уже стоял на ногах, и ловким плавным движением он поднял Элл за подмышки и вскинул себе на спину; она удивилась, но вцепилась в него с очевидным восторгом.

– Пошли, – громко скомандовал он; Фантастес и Рацио, бывшие поодаль, услышали и готовы были не раздумывая последовать за ним. Флип, нагнувшись, уже проходил через дверь к лестнице. Кэй умоляюще посмотрела на Вилли.