Читать книгу "Евпраксия - Александр Антонов"

Папе Урбану доложили об утренней стычке у ворот лишь перед полуденной мессой. Но к этому времени его служители знали доподлинно, что в Рим прибыл на кораблях император и с ним более чем двести воинов в монашеских одеждах. Папе было над чем подумать. Помнил он, что десять лет назад воины Генриха IV малыми силами ворвались на холм Латеран и изгнали из Рима папу Григория VII. Урбан II был более воинственным, чем Григорий, и не испугался двух сотен воинов императора. С таким малым количеством идти на полторы тысячи бывалых воинов, коих Урбан держал на холме, и даже при дерзновенном замысле можно добиться только погибели, но не победы. Промелькнула у папы и другая мысль: Генрих пришёл в Рим только затем, чтобы с его помощью вернуть домой императрицу. Но папа Урбан не намерен был заигрывать с великим грешником и отдавать в жертву невинную женщину. Тем более — славянку. Ведь на её родине у Римской церкви всегда были интересы. Правда, размышляя над судьбами Генриха и Евпраксии, папа пришёл к желанию испытать императора и императрицу. Каким будет это испытание, папа ещё не знал, но желание окрепло. И он велел сообщить императору, что готов принять его спустя час после полуденной мессы.

Так получилось, что с перерывом в один час папа принимал Адельгейду и её супруга. Кардинал Риньеро привёл императрицу в тронный зал, когда папы там ещё не было. Но ждать пришлось недолго. Евпраксия и осмотреться не успела, как в глубине залы появился папа Урбан, и шёл он к императрице, а не на троп. На благообразном лице его застыла улыбка. Он улыбался потому, что перед ним стояла как бы не германская императрица, а византийская царица. Именно такую ему довелось в молодости однажды увидеть в Константинополе. Евпраксия была в строгом тёмно-синем парчовом долматике. Лицо её закрывала белая вуаль. Когда папа приблизился, она откинула вуаль, и он увидел непорочное ангельское лицо — в лучистых главах не было места ни лжи, ми лукавству. Папа протянул ей реки, но не позволил их поцеловать, а привлёк Евпраксию себе и поцеловал её в лоб. Спросил:

— Что привело тебя в Священный город, дочь моя государыня?

— Только жажда увидеть тебя, наместник Иисуса Христа, и попечалиться вместе с тобой.

Папа взял Евпраксию под руку и повёл её на возвышение, где стоял трон, сбоку от которого стояли два кресла, а между ними стол с большой вазой белых лилий. Как уселись в кресла, папа спросил:

— Хорошо ли добрались до Рима, государыня! Дорога зимой ужасны.

— Спасибо, верховный понтифик. Господь хранил нас в пути, а мы Ему молились.

— Теперь скажи как на духу, что привело тебя к трону церкви? — сразу как-то строго спросил Урбан. Он умел переключаться с доверительной беседы на жёсткий разговор.

— Я иду на суд Божий, и как мне было миновать вас, — ответила Евпраксия и достала из-за борта долматика свиток. — Вот грамота, в ней сказано всё, с чем я отправилась на исповедь. — И она положила свиток на стол.

Папа Урбан не счёл нужным открывать свиток сей же миг. Он стал расспрашивать Евпраксию о том, что вовсе не касалось супружества. Его заинтересовала княгиня Ода, маркграфы Штаденские, Русская церковь и даже верблюды, которых привела Евпраксия в Германию. Она рассказывала обо всём охотно, постепенно становясь сама собой: жизнерадостной и бойкой. Она чуть взгрустнула, когда коснулась судьбы верблюдов.

— Вы знаете, верховный понтифик, мне их жалко, этих гордых животных. Их надо было вернуть в наши степи. Теперь я даже не знаю, где они и живы ли. Может, где-то во Франции гордо ходят. Тогда четырёх из них княгиня Ода подарила королю Франции Филиппу, моему племяннику. — Беседа о «пустяках» длилась почти час, и в конце её папе Урбану доложили, что прибыл человек, коему назначена аудиенция.

— Пригласите его, — ответил папа услужителю. А когда тот ушёл, ласково сказал: — Дочь моя, государыня, будьте мужественны. Волею Божьей тебя ждёт испытание. Накиньте вуаль и сядьте за цветы. — Урбан прикоснулся к плечу Евпраксии, поднялся и прошёл к трону.

Тотчас в сопровождении двух служителей в тронном зале появился император Генрих IV. На нём было торжественное одеяние, и рыжую голову украшала корона. Остановившись в нескольких шагах от возвышения, на котором стоял трети, Генрих ждал вопреки этикету, когда папа римский сойдёт к нему. Так императору захотелось заявить о своём главенстве.

Но папа Урбан не счёл волю императора для себя безусловной. Спросил сухо:

— Что привело тебя, помазанник Божий, к трону вселенской церкви?

Генрих побледнел, а потом его лицо опалил гнев. Такой непочтительности к себе он не знал и не ожидал, но сдержался и не вспылил.

— Я пришёл к наместнику Иисуса Христа и отцу всех католиков за помощью и защитой.

— Говори, помазанник Божий, от кого тебя защитить и чем помочь?

— От меня сбежала законная супруга. Она всюду клевещет на государя, обвиняет в смертных грехах, порочит чистое имя императора. Сама же блудница, бесстыдная и развратная женщина. Я прошу тебя, наместник Иисуса Христа, издать буллу, дабы вернули мне мою законную супругу в чьих руках она бы ни была. И дайте мне право заточить её в монастырь. Я своими руками совершу над нею постриг, потому как мне было видение и такова воля Всевышнего! — уже кричал Генрих.

Он не заметил, как из-за вазы с цветами поднялась Евпраксия и смотрела на императора с презрением, но без страха и ненависти. Поднялся с трона и папа Урбан. Он сделал рукою жест в сторону Евпраксии.

— Вот твоя Богом данная супруга, — сказал он громко. — И если в твоих словах нет лжи и навета, подойди к ней, возьми за руку и верши суд праведный. — Папа приблизился к Евпраксии, обнял её за плечи и слегка прижал к себе. Другой рукой он откинул с её лица вуаль. Позвал Генриха: — Иди же, если не боишься кары Божьей.

И Генрих, надеясь обмануть Господа Бога, двинулся к Евпраксии.

— Всевышний со мной! И это её покарает перст Божий!

Кощунство Генриха в Христовом доме было очевидным.

И Всевышний покарал его. Когда Генрих попытался вскинуть руку, дабы вознести проклятие, правая рука его упала плетью, когда он поднял правую ногу, чтобы шагнуть на возвышение, она не послушалась его и нужный шаг не сделала. Генрих застыл, ещё не понимая, что с ним. Наконец, как показалось ему, он нашёл причину случившегося, хотел крикнуть папе Урбану: «Видите, святой отец, колдунья и здесь чинит мне зло!» Но и язык не повиновался ему. Гнев в его глазах угас, они бессмысленно блуждали по залу. Он стоял беспомощный и жалкий, боясь сделать хотя бы один шаг к двери, дабы скрыться за нею. Он понял, что с ним случилось: кара Божья настигла его, а не ту, что стояла близ понтифика. Однако, оставаясь верен себе, он не сдался, не признал себя побеждённым и наказанным по справедливости. В его глазах вновь вспыхнули гнев и ненависть, теперь уже к понтифику. Здоровая левая рука его потянулась к поясу, где обычно висел меч. Но оружия при нём не было, потому как вход в Божий дом с оружием запрещён даже императору.

Папа Урбан понял состояние Генриха. Он не радовался, что Господь Бог покарал нечестивца. Ему было грустно. Он позвал служителей и велел им увести Генриха из зала. Лишь только Генрих скрылся за дверью, папа вновь усадил Евпраксию к столу и сам сел. Помолчав, сказал: