Читать книгу "Бумерит - Кен Уилбер"

Голая Хлоя опять свисает с люстры вниз головой. Я – бесплотный картезианский односторонний наблюдатель, я жадно поглощаю, использую, унижаю, насилую всё, что вижу.

– Разве ты не чувствуешь себя униженной, когда я так тебя разглядываю?

– Ну, это же у тебя глаза из орбит вываливаются – почему я должна при этом что-то чувствовать? Проблема в том, Уилбер, что ты постоянно унижаешь меня подобными вопросами, предполагающими, что я слабая. Но ты недостаточно силён, чтобы унизить меня, сладкий мальчик.

– Я хочу завоевать, подчинить, сожрать тебя заживо.

– Ооооо, надо же! Ладно, не бойся, я не сломаюсь.

Одно я знал точно: я никогда не слышал, чтобы Хлоя винила в своих проблемах других людей.

– Только вот шрамы на её запястьях – это шрамы от патриархата, – зловеще пропел голос Элисон Джаггар.

– Ой, да поцелуй мою задницу, – ответила Хлоя.

Слайд № 3. «Смерть субъекта: рождение нарциссизма».

Ван Клифа на сцене сменила Лиза Пауэлл. На этот раз слушатели встретили её не такими громкими аплодисментами, как обычно – им не давало покоя чувство, что Ван Клиф только что… изнасиловал их своими обвинениями в изнасиловании. На меня лично его выступление подействовало не меньше, чем стрельба из окна проезжающего автомобиля.

Пауэлл прочитала чудовищно сложную лекцию о постмодернизме и «непреднамеренном насаждении нарциссизма», которую я почти не понял. К счастью, нам раздали печатный вариант этой лекции, так что я смог её сохранить. Во время перерыва Ким всё мне объяснила:

– Основная мысль Пауэлл в том, что «смерть субъекта», являющаяся одной из излюбленных тем постмодернизма, пострадала от до/пост-заблуждения. Сама по себе «смерть субъекта» – это попытка деконструировать конвенциональное эго конвенционального субъекта, выйти за его рамки. Пауэлл говорит, что постмодернисты, стремившиеся к деконструкции и трансгрессии всего конвенционального, в конце концов встали на защиту всего неконвенционального, в частности доконвенционального, нарциссического и регрессивного. Она приводила цитату из «Французской философии 60-х» Люка Ферри (Luc Ferry) и Алена Рено (Alain Renaut), считающейся основополагающей работой на данную тему: «Это может показаться странным и парадоксальным, но то, что считалось постмодернизмом, стало приобретать вид регрессии». Пауэлл и остальные люди из ИЦ считают, что в этом нет ничего парадоксального. Переход от оранжевого к зелёному сопровождался реактивацией красного мема, регрессией до красного мема. Эта смесь высокого зелёного с низким красным и есть бумерит.

Скотт подвинулся к нам.

– Мне начинает казаться, что всё это довольно разумно.

– Разумно? – с недоверием простонал я.

– Я в это не поверю, пока не услышу о конкретных позитивных альтернативах, – озабочено сказала Каролина. – Они так и не объяснили, что такое интегральный феминизм или интегральная культурология… Пока что они только поливают всех грязью. Они что, так проявляют свою чуткость и заботу?

– Каролина, ты не пройдёшь проверку.

– Скотт, иди подрочи.

– Подрочить? Что ж, по крайней мере это будет секс с любимым человеком.

– Да, с единственным взрослым человеком на планете, который согласен заниматься с тобой сексом.

– Пожалуйста, хватит, – вмешался я.

Загорелся следующий слайд: «И постмодернизм ввёл в моду жертву».

– Камасутра, глава 4, – читает Хлоя. Её голое тело колышется от каждого слова. – В трактате Сушруты сказано, что женщина не испытывает удовлетворения от соединения с мужчиной, быстро оканчивающим соитие. И напротив: женщина наслаждается соединением с мужчиной, способным на продолжительное соитие. В общем, мужчины, которые быстро кончают, никому не нужны.

– Да они просто подонки!

– Поэтому женская любовь к равнодушному мужчине отчасти объясняется способностью такого мужчины доставлять ей оргазмы.

– У этих людей что, не было батареек?

– Женщины ценят зрелых мужчин, способных на долгое соитие. Мужчине, слишком быстро достигающему оргазма, сложно пробудить в женщине страсть.

– Помнишь маленького кролика Ever Ready[82], который работает, работает и работает? Ну, того, маленького, хорошенького, пушистенького кролика?

– Все эти абстрактные рассуждения можно очень просто вернуть в нормальное русло, – сказала Пауэлл, заставив слушателей выпрямиться на стульях. – Дело в том, что ключевая тема философии постмодернизма – «смерть субъекта» – оказывается очень на руку моде на жертву. Помните: чтобы ориентироваться в мире, зелёному мему необходимо видеть в нём жертв, а если не их удаётся найти – даже создавать их самому. И именно этим, по словам многих критиков, он успешно занимается. Позвольте мне ещё раз процитировать французских учёных Ферри и Рено: «Скажем так, стиль шестидесятых – это такой философский образ жизни, для которого характерна погоня за фантомами маргинализации и заговоров. Именно этот пафос борьбы с гонениями объединяет все разнообразные направления философии 1968-го года (Хайдеггера, Фуко, Деррида, Лиотара, Бурдьё, Лакана и других)». Позвольте мне повторить: чтобы ориентироваться в мире, зелёному мему необходимо видеть в нём жертв.

– Кроме того, – продолжала Пауэлл, взад-вперёд прохаживаясь по сцене, – когда мы видим, как разные критики по обе стороны Атлантики сходятся в своих оценках, нам становится очевидна сила убеждения, которой обладает бумерит. Благородный плюрализм зелёного мема стал единым стандартом. Но со временем зелёный мем принял патологическую форму и превратился в злобный зелёный мем, из которого проросли все ветви великого дерева бумерита: до/пост-заблуждение, заражение постконвенционального плюрализма доконвенциональным нарциссизмом, отказ от взрослой субъективности и ответственности, регрессия до состояния незрелого всепоглощающего эгоцентризма и мода на жертву.

– Я же говорил, – сказал Скотт.

– Это ещё не конец, – огрызнулась Каролина.

– На следующий день после счастливой ночи любви мы расстались. Я вернулся в Миннеаполис, а Дарла – в Чикаго. Однажды под утро, через несколько дней после моего возвращения в Миннесоту, мне приснился тревожный сон.

– Я плавал в бассейне, наполненном чистым блаженством. Я нырял в невинное, искрящееся счастье, окунался в совершенную любовь. Потом я увидел у бортика бассейна Дарлу в нарядной одежде, говорившей о том, что она куда-то собирается. Моё сердце остановилось от ужаса. Я понял, что это был плохой знак. Она позвала меня жестом, и я поплыл к ней, всё отчётливей ощущая неприятное чувство у себя в животе. Когда я оказался рядом с ней, она взяла мои руки в свои руки, посмотрела мне в глаза и сказала: «Я должна идти». Я начал всхлипывать, умоляя её: «Пожалуйста, не уходи», и она тоже заплакала, но снова повторила, что должна идти. Она ушла, а я, рыдающий и потерянный, остался в бассейне, чувствуя, что счастье, которым он был наполнен, постепенно превращается во что-то очень мощное и пугающее.