Читать книгу "Россия и Запад на качелях истории. От Павла I до Александра II - Петр Романов"

Считать это ошибкой реформаторов неверно. Проблему прекрасно видели изначально, просто сделать в тот момент больше не представлялось возможным. Речь все же шла не о крестьянской революции, а о реформе, так что компромисс с дворянским сословием являлся неизбежным.

Крайне мешало более радикальному решению крестьянского вопроса и то, что по вопросу личного и общинного землевладения российское общество было тогда расколото как минимум на четыре части, что хорошо видно даже из анализа тогдашней прессы.

Журнал «Землевладелец», защищавший дворянские интересы, настаивал на том, что все нужно оставить как есть. Журнал «Экономический указатель» рекомендовал властям последовать западному опыту, то есть стоял на стороне личного землевладения. Влиятельные журналы «Современник» и «Русская беседа» выступали за общинное землевладение, но по совершенно разным причинам. «Современник» видел в русской общине нечто вроде западной коммуны, которая, возможно, позволит России перескочить в социализм, минуя фазу «дикого капитализма». А славянофилы из «Русской беседы» усматривали в общине некую священную пуповину, что связывает русский народ с его древним славянским прошлым. Удовлетворить всех было трудно.

Позиция самого царя-реформатора по этому ключевому вопросу, не решенному в полной мере в России до сих пор, хорошо видна из переписки (1871 года) Барятинского, бывшего наместника на Кавказе, с государем. В письме на имя Александра II князь отмечал:

Последнее слово реформы будет сказано, когда полное освобождение русского народа дойдет до отдельной личности. Поощрите частную собственность крестьян, и вы задушите зародыши коммунизма, упрочите семейную нравственность и поведете страну по пути прогресса. Нет прочнее гарантии для законного преуспеяния, как собственность и свобода личности.

За самого государя, находившегося в это время в поездке, по его поручению ответил граф Шувалов, написавший князю:

Я счастлив, что могу с настоящей минуты предсказать серьезную будущность великой, полезной идее… упразднению второго рабства, быть может худшего, чем крепостное, – общинного пользования землею. Его величество, сочувствуя содержанию вашего письма, повелел написать министру внутренних дел, что он во время своего путешествия, выслушав несколько жалоб по этому поводу, желает, чтоб дело было подвергнуто обсуждению Комитета министров… тотчас по возвращении его в Петербург… Я не сомневаюсь, что значительное большинство… выскажется в смысле ваших взглядов, и тогда дело будет выиграно вопреки всем петербургским «красным», которые при этом случае не преминут дать большое сражение, так как все их будущие надежды погибнут с уничтожением этой социальной и социалистической язвы.

К сожалению, реализовать и эту сложнейшую реформу за те десять лет, что оставались ему до гибели от руки «красных», царь-реформатор не успел.

То, что между реформаторами и революционерами идет гонка на выживание, стало ясно сразу же после отмены крепостного права. Уже этой реформой Александр II огорчил русских революционеров до чрезвычайности, сильно спутав их планы. Теперь все свои расчеты (речь идет о периоде между 1861 и 1863 годами) революционерам пришлось строить на том, что крестьянство, обделенное землей, ответит на манифест о своем освобождении крестьянской социалистической революцией. Весь этот период, согласно марксистской терминологии, получил название «первой революционной ситуации».

Как пели тогда в подпольных кружках, «чтоб вал пришел девятый, вал последний, роковой, нужны первые усилья, нужен первый вал, второй». То, что вал будет «роковой», хор не смущало. Кратковременное «хождение» революционеров в народ формально под предлогом просветительской деятельности и было первой неудачной попыткой спровоцировать этот вал.

Крестьяне, не оправдавшие связанных с ними надежд, вызвали в среде русских революционеров глубочайшее разочарование, их заклеймили презрительным термином «пассивный материал».

Возникшая в связи с неудачей дискуссия по крестьянскому вопросу получилась у подпольщиков бурной, но выводы, к которым пришло большинство революционеров, оказались удивительно незатейливыми. Поскольку сам «материал» гореть не желал, решили его подпалить. В моду стали входить новые радикальные доктрины: большое распространение в то время получила в России, например, теория о «толпе и героях», рекомендовавшая шире использовать в революционной борьбе пистолет и бомбу.

Лучшим средством раскачать ситуацию сочли убийство монарха. Уже 4 апреля 1866 года в Петербурге произошло первое покушение на царя. По иронии судьбы руку убийцы остановил случайно оказавшийся в толпе рядом с террористом представитель «пассивного материала» крестьянин Осип Комиссаров.

Стрелял же, наоборот, дворянин Дмитрий Каракозов. Бывший студент, исключенный сначала из Казанского, а потом и Московского университета.

Когда переходный возраст накладывается на переходный период

То, что в императора стрелял бывший студент, не удивило тогда никого. Именно в университетах началось брожение, охватившее со временем всю Россию. С этого времени некоторые в России даже заговорили о «духовной педократии» – крайне вредном интеллектуальном и духовном господстве в политике молодежи.

Историк Татищев, не скрывая раздражения, пишет:

Всего гибельнее так называемое передовое, в сущности прямо-таки анархическое, направление известной части нашей печати отразилось на незрелых умах русской учащейся молодежи, воспитанников средних и высших учебных заведений, легко подчинявшихся ее растлевающему влиянию… Широкое распространение среди юношей находили заграничные революционные издания русских выходцев, в особенности Герцена, основавшего в Лондоне ежегодник «Полярная звезда» и еженедельную газету «Колокол». Брожение в университетах поддерживалось увлечением многих профессоров теми же социалистическими теориями, которые они, не стесняясь, развивали студентам с кафедры.

Попытка Татищева объяснить все напасти, свалившиеся тогда на Россию, безответственными журнальными публикациями выглядит, конечно, наивной – причины бед носили глубинный характер, – но в целом отрывок достаточно объективно отражает внешнюю канву событий. Да и в отношении тогдашней журналистики Татищев был отчасти прав, просто обращал внимание лишь на одну сторону медали.

Дмитрий Милютин глядел на ту же проблему шире:

Насколько печать принесла пользы своею «обличительною» ролью, преследованием привычных у нас самодурства, грубости нравов, диких наклонностей татарщины, настолько же вреда произвела она распространением крайних противогосударственных софистических учений… Некоторые журналы сделались специально органами социалистических и коммунистических теорий; другие поставили себе задачею – свергать с пьедесталов все, что составляло прежде предмет уважения…

Князь Горчаков, отвечая одному из русских послов, высказавших опасения по поводу развития ситуации в России, писал:

Все классы общества чувствуют себя не вполне хорошо, и существует некоторое колебание ввиду того, что представляется толпе великою неизвестностью. Дело в том, что она выступила из своих привычек и стоит лицом к лицу с властью, которая, вступив на путь прогресса, не считает материального давления необходимым условием успеха. Мы полагаем, что прогресс этот, чтобы быть верно понятым и идти путем правильным и прочным, нуждается в содействии общественного мнения. Отсюда широкая свобода, дарованная выражению мысли, даже… порою переходящей в своеволие… Наш девиз: ни слабости, ни реакции.