Читать книгу "Бабье царство. Дворянки и владение имуществом в России (1700-1861) - Мишель Ламарш Маррезе"

Другим признаком изменения тендерных традиций в контексте имущественного права был рост недоверия, с которым судебные власти встречали рассказы мужей, жаловавшихся на супружеские измены своих жен. Если в XVIII в. дворяне довольно успешно использовали в своих интересах обвинение жен в супружеской неверности, то в XIX в. суды были куда менее склонны принимать такие обвинения на веру. Так, генерал-лейтенант Купреянов «доблестно» попытался вырвать из рук жены имение в 850 душ, обвинив ее в интрижке с местным купцом, которого она будто бы осыпала дорогими подарками. В изложении Купреяновой эта история в корне отличалась от версии ее мужа. Она решительно отказалась признать обвинения в измене, привела целую серию примеров, говоривших о его неспособности управлять своими финансовыми делами, и добавила, что она одна оплачивает образование их дочери. В конце концов, защита Купреяновой принесла ей победу: всего через несколько месяцев после того, как ее имение было взято в опеку, император приказал министру внутренних дел снять опеку и возвратить имение в полное распоряжение Купреяновой.

С другой стороны, вопиющее беспутство некоторых помещиц, имевших малолетних детей, настраивало власти против них и существенно ослабляло их позиции в суде. Московский уездный предводитель дворянства Чертков признавался, что сначала не смог найти никаких подтверждений тому, что жена коллежского асессора Модзалевского обижает своих крестьян или тратит непомерные суммы денег, как заявил ее муж. Но, отправившись к ней домой, чтобы представить ей эти обвинения, он обнаружил, что в комнатах царит страшный беспорядок, повсюду разбросаны вещи и даже деньги. К тому же Модзалевская отказалась жить вместе с мужем и заботиться о сыне. В свою защиту она сказала, что муж бросил ее, а затем подал на нее в суд, так как она отказалась передать свое имение в его собственность. Министр внутренних дел заявил в докладе Сенату, что, хотя обвинения в дурном обращении с крепостными не доказаны, он все же согласен с тем, что неподобающее поведение Модзалевской и небрежность к собственному имуществу, не говоря уже об изобличительных показаниях ее отца, более чем достаточно оправдывают арест ее имения в интересах сына.[197]

Помещики и дурное обращение с крестьянами

Самым распространенным мотивом лишения помещиков контроля над имениями служило жестокое обращение с крестьянами. В первой половине XIX в. местные и центральные власти, опасавшиеся крестьянских бунтов, были буквально одержимы стремлением не допускать помещичьих издевательств над крепостными. Петербургские чиновники неустанно внушали губернским властям, чтобы те напоминали местному дворянству о его ответственности за крестьян и о том, что помещики, превысившие свою власть, лишаются права распоряжаться имениями. Под дурным обращением понимали не только телесные наказания и непосильный труд, но и те случаи, когда крестьянам давали слишком мало земли. В итоге губернские предводители дворянства и губернаторы усиленно собирали информацию о том, у кого среди подвластных им дворян меньше двадцати крепостных душ и кто выделяет крестьянам меньше 4,5 десятин земли, т.е. минимального прожиточного надела. Местные власти выискивали и другие признаки притеснений. В 1832 г. министр внутренних дел инструктировал московского губернского предводителя дворянства внимательно наблюдать за дворянами, подозреваемыми в жестокости, и предупреждал, что, когда при переселении крестьян не соблюдаются должные меры, есть риск спровоцировать волнения. Хотя министр преуменьшил масштаб проблемы, уверяя предводителя, что такие происшествия редки и обычно происходят по вине старост, он все же настоятельно просил, чтобы уездные предводители не спускали глаз с местного дворянства. Через десять лет Министерство внутренних дел перестало делать вид, будто считает случаи дурного обращения с крестьянами исключительным явлением. Теперь министр заявил, что они далеко не редкость, и устроил разнос уездным предводителям, смотревшим на дело сквозь пальцы.

До нас дошло поразительное множество дел о жестокости помещиков; ими переполнены материалы служебных архивов предводителей дворянства, а также собрания документов полиции и Сената. Нельзя сказать, что в XVIII в. случаи, когда помещиков наказывали за истязания крестьян, были неслыханным делом[198]. В 1768 г. нашумела история по сей день печально знаменитой Салтычихи. Эта помещица за мелкие или даже мнимые проступки засекла до смерти десятки дворовых, причем заставляла своих людей прятать тела замученных. Однако крестьянам, страдавшим от невыносимой жестокости хозяев, было, в сущности, почти некуда обратиться за помощью, ибо закон отнюдь не поощрял их к подаче жалоб на своих владельцев. Крестьяне же, задумавшие отомстить своим мучителям, прибегали к другому приему — к формуле «слово и дело», означавшей обвинение в оскорблении величества, а заодно доносили и о том, что обращение помещиков с крепостными оставляет желать много лучшего. Так, в 1764 г. Николай Иванов объявил, что его барыня, Устинья Соколова, вернувшись с коронации Екатерины II, говорила, что новая императрица недостойна править Россией, потому что родом она иноземка. За свое усердие Иванов был сурово наказан, как и практически все крестьяне, приходившие с доносами на своих господ.

Когда в 1797 г. император Павел изменил закон и разрешил крестьянам жаловаться на господ за жестокое обращение, немедленно хлынул поток челобитных от обиженных крепостных. Показания этих людей не принимались как улики против помещиков, но вина барина могла быть установлена, если соседские помещики и крестьяне, не принадлежавшие обвиняемому, вызывались ее подтвердить. В первое время после выхода нового указа помещиков признавали виновными в жестоком обращении лишь в редких случаях[199]. Но уже во втором десятилетии XIX в. власти с большей, чем прежде, решимостью вставали на защиту обиженных крестьян.

Для хозяев, которые секли крестьян и морили их голодом, предусматривался определенный круг наказаний. В самых крайних случаях таких помещиков лишали дворянства и подвергали пожизненной ссылке или заточению в монастыре, где у них было время подумать о своих грехах[200]. Такова была судьба той же Салтычихи, а также Анны Лопухиной, чьи дворовые показали, что она избивала их детей и втыкала булавки в языки и в грудь крепостным женщинам. В 1769 г. поручик Федор Тарбеев убил свою крестьянку, за что Сенат приговорил его к шести месяцам монастырского покаяния с последующим разжалованием в нижние чины. В Симбирской губернии в 1801 г. жена майора Нагаткина лишилась дворянского звания, после того как ее свирепое рукоприкладство стало причиной смерти одиннадцатилетней дворовой. Когда в XIX в. наказания за жестокое обращение с крестьянами усилились, Сенат перестал ссылать провинившихся помещиков в ближайшие монастыри, предпочитая различными способами ограничивать их имущественные права: некоторых хозяев отстраняли от управления имениями, а других лишали права заключать всякие сделки с недвижимостью. Но чаще всего этим помещикам вообще запрещалось появляться у себя в имениях.