Читать книгу "Гений - Мари Лу"

— И? Что дальше?

— У вас случались приступы головных болей? В последнее время или в последние несколько лет?

Да. Конечно, случались. Головные боли у меня случаются с тех самых пор, когда я проходил обследование в Центральном госпитале Лос-Анджелеса. С той ночи, когда я должен был умереть, но убежал.

Я киваю. Он складывает на груди руки.

— По нашим данным, после того как вы провалили Испытания, над вами ставили эксперименты. Ставили эксперименты и на вашем мозге. Вы… гм… — Он откашливается в поисках подходящих слов. — Предполагалось, что вы скончаетесь довольно быстро, но вы выжили. Но теперь, кажется, последствия начали сказываться. — Он переходит на шепот: — Никому о вашей проблеме не известно, даже Президенту. Мы не хотим, чтобы страна снова провалилась в революционный хаос. Поначалу мы решили, что сможем вас вылечить, сочетая хирургические и медикаментозные средства, но, изучив проблему внимательнее, поняли, что новообразование слишком переплелось со здоровыми тканями вашего гиппокампа и стабилизировать ситуацию без существенного ухудшения ваших умственных способностей невозможно.

Я с трудом глотаю слюну:

— И что все это значит?

Доктор вздыхает и снимает очки.

— Это значит, Дэй, что вы умираете.

Джун

20:07. Два дня после освобождения.

Оксфордская высотка, сектор Лодо, Денвер.

Температура внутри 72 градуса по Фаренгейту

Дэя выписали вчера в семь утра. Я уже трижды вызывала его, но безрезультатно, и только два часа назад я наконец услышала его в наушнике.

— Джун, ты сегодня свободна? — Голос его прозвучал так слабо, что меня пробрала дрожь. — Не возражаешь, если я загляну? Хочу поговорить с тобой.

— Жду, — ответила я.

Больше мы не сказали друг другу ни слова.

Он скоро появится. Стыдно признаться, но, хотя я весь последний час пыталась занять себя — убирала квартиру, вычесывала Олли, — в голове все время одно: о чем собирается поговорить со мной Дэй?

Странно снова находиться в жилом помещении, которое принадлежит мне. Квартира обставлена бесчисленным множеством незнакомых вещей. Изящные диваны, великолепные люстры, стеклянные столы, паркет из дорогих пород дерева. Предметы роскоши, в окружении которых я теперь чувствую себя неловко. За окном ранняя весна, падает снежок. Олли спит рядом со мной на одном из двух диванов. После выписки из госпиталя солдаты привезли меня на джипе сюда, в высотку «Оксфорд», и первое, что я увидела в квартире, был Олли — он махал хвостом как сумасшедший и нетерпеливо тыкался носом в мою ладонь. Мне сказали, что Президент давно уже распорядился прислать мою собаку в Денвер и позаботиться о ней. Сразу же после того, как Томас арестовал меня. Теперь мне вернули пса, а вместе с ним — частичку Метиаса. Интересно, что обо всем этом думает Томас? Может быть, при следующей нашей встрече он, подчиняясь протоколу, поклонится мне в подтверждение своей неизменной преданности? А вдруг Анден приказал арестовать его вместе с коммандером Джеймсон и Рейзором? Не могу понять, что бы я почувствовала в такой ситуации.

Вчера похоронили Каэдэ. После кремации ей собирались выделить маленькую нишу в погребальной башне, но я настояла на более торжественных похоронах. На земельном участке. Квадратном футе ее личного пространства. Анден, конечно, согласился. Останься Каэдэ жива, где бы она была теперь? Приняла бы ее Республика в свои ВВС? Сходил ли уже Дэй на ее могилу? Винит ли он себя в ее смерти, как виню себя я? Может, поэтому он так долго не объявлялся после выхода из госпиталя?

И что теперь? Что будет с нами дальше?

20:12. Дэй опаздывает. Я не отрываю глаз от пола, не в силах ничего делать, боясь спугнуть его, если моргну.

20:15. В квартире раздается тихий звонок. Олли поднимает голову, шевелит ушами и повизгивает. Я вскакиваю с дивана. Дэй так бесшумно передвигается, что даже пес не услышал его шагов в коридоре.

Я открываю дверь и замираю на месте. Приветствия, которые я заготовила, застревают в горле. Дэй стоит передо мной, засунув руки в карманы, — он ослепителен в новенькой, с иголочки, республиканской форме (черной, с темно-серыми кантами вдоль края и по обшлагам рукавов, жестким диагональным воротником рубахи по фасону столичных войск; изящные белые неопреновые перчатки с тонкими золотыми цепочками торчат из карманов брюк). Волосы лежат на плечах сияющим водопадом, на них сверкают хрупкие весенние снежинки. Прекрасные глаза горят пугающей голубизной. Несколько снежинок блестят на длинных ресницах. Он неописуемо красив. Только теперь я понимаю, что никогда не видела его в нормальной одежде, я уж не говорю о военной форме. Я и не подумала подготовиться к такому зрелищу — к тому, что его красота может засверкать, как бриллиант чистой воды, если получит достойную огранку.

Дэй замечает мое восхищение и отвечает иронической улыбкой.

— Это для фотографии. — Он показывает на свое облачение. — Я на камеру пожал руку Президенту. Инициатива, как ты понимаешь, была не моя. Надеюсь, никогда не пожалею, что поддерживаю его.

Я долго собиралась с силами, и теперь мне удается скривить губы в ответной улыбке.

— Как тебе удалось улизнуть от толпы, собравшейся у твоего дома? — наконец спрашиваю я. — Ходят слухи, народ хочет, чтобы новым Президентом стал ты.

Он раздраженно хмурится и фыркает:

— Дэя в Президенты? Ну конечно. Я все еще не уверен, что мне нравится Республика. К ней надо привыкнуть. Что касается «улизнуть», так это я умею. Мне пока не хочется встречаться с людьми.

Я слышу печаль в его голосе и понимаю, что он все же побывал на могиле Каэдэ. Он откашливается, заметив, что я его разглядываю, потом протягивает мне бархатную коробочку. В его движениях есть какая-то вежливая отчужденность, она озадачивает меня.

— Вот, купил по дороге. Для тебя, дорогая.

У меня вырывается вздох удивления:

— Спасибо.

Осторожно беру коробочку, любуюсь ею секунду, потом поднимаю голову и смотрю на Дэя.

— И по какому случаю?

Дэй заводит волосы за ухо и напускает на себя беззаботный вид:

— Просто показалась мне миленькой.

Я открываю крышку, и у меня перехватывает дыхание — внутри серебряная цепочка с небольшим рубиновым кулоном в форме слезинки, по кромке усыпанной маленькими бриллиантами. Рубин охватывают три тонкие серебряные нити.

— Восхитительно, — говорю я; щеки мои горят. — Наверно, стоит кучу денег.

С каких это пор в разговоре с Дэем я стала любезничать?

Он качает головой:

— Республика явно пытается задобрить меня деньгами. Рубин, кажется, твой камень? Просто подумал, что на память тебе нужно подарить что-то более приличное, чем колечко из дурацких скрепок.