Читать книгу "Грустная девочка - Александра Флид"

Было глупо надеяться, но она тешила себя мыслью о том, что, возможно, врачи ошиблись, и она хоть когда-нибудь сможет родить ребенка. Какая же она идиотка. Никогда этого не будет, ни-ко-гда. Потому что у нее в животе высвободится лишнее место, которое займут другие органы. Они займут место придатков и матки, заполнят собой пустоту и навсегда поселятся там, где мог бы вырасти ее ребенок.

Эмма опустилась на ближайшую скамейку, наплевав на то, что после вчерашнего дождя доски еще не совсем просохли. Она закрыла лицо руками, и ее плечи затряслись. Она пыталась ругать себя словами своей матери.

«О чем ты думаешь? Неужели тебе мало того, что у тебя уже есть? Многие люди не имеют и этого. Ты ведь не умираешь, ты будешь жить. У тебя еще есть возможность спасти свою жизнь, а ты жалеешь о детях, которых у тебя даже не было. Ты просто не представляешь, что значит быть матерью. Думаешь, это просто? Думаешь, справишься со всеми этими сложностями? Да кто ты такая, чтобы быть такой уверенной? Что ты сделала в своей жизни?».

Помогало очень слабо. Точнее, не помогало вовсе. Эмма раскачивалась, сжимая зубы и думая только об одном – как бы не завыть на всю дорогу и не распугать людей.

«У меня есть София. У меня есть София. У меня есть София. Мне больше никто не нужен. Может, это и к лучшему? Тем более, я ведь и сама знала, что не смогу иметь детей. Еще с прошлого лета. Чего же сейчас плакать? Будто-то что-то изменится. Подумаешь, просто поставили печать на вердикт, который и без того никто не отменял».

Слезы, слезы, слезы. Подступающие всхлипы глушились и проглатывались, и Эмма задыхалась, не смея отнять руки от лица.

«Все еще можно исправить. Главное остаться в живых. Но почему они не обнаружили опухоли еще прошлым летом? Почему ничего не сказали? Может быть, я смогла бы сохранить… нет, ничего бы я не смогла. Опухоли стали расти еще с подросткового возраста, куда от них денешься. Но если бы они нашли рак еще в прошлом году, то сейчас я бы уже все это пережила».

Она привыкла считать, что думать о себе – признак самого высокого эгоизма. Она редко заикалась о своих проблемах в обществе других людей, и делала исключение лишь с самыми близкими. Но теперь ей хотелось кричать на всю улицу, ей хотелось перевернуть весь мир, потому что ей вынесли приговор за преступление, которого она не совершала.

Конечно, она расскажет об этом Мартину. И Мэйлин. Потому что они все равно узнают об операции, да и Софию нужно будет с кем-то оставить на неделю. Возможно, даже придется отправить ее обратно на это время. В дом, где она жила со своим братом. Где ее били и оскорбляли. Где живет нежно любимая родная дочь Шерлока, и прекрасная тетушка, которая беременна вторым ребенком…

Она закусила внутреннюю сторону своей ладони, сжав зубы так, что затрещала кожа, которая чуть не лопнула от такой хватки. Не думать, не вспоминать и не жалеть себя! Что это еще за мода такая?

Ей потребовалось не меньше получаса, чтобы прийти в себя. После этого она поднялась со скамейки и побрела, куда глаза глядели. Она бесцельно ходила по городу, не зная, куда ей податься и чем занять свой ум, чтобы не думать о том, что она услышала.

К четырем часам пополудни она вернулась к дому, заглянула в ближайший магазин, купила булочек к чаю, а потом поднялась к соседке, у которой был импровизированный детский сад. София встретила ее с настороженным ожиданием – затянувшееся отсутствие сказало ей больше, чем она могла понять в свои теперь уже шесть лет. Она внимательно смотрела на Эмму, отчего той становилось неудобно – казалось, будто малышка видит ее насквозь, и от этого было грустно.

Они добрались до своей квартиры и обосновались на кухне.

– Как прошел день? – спросила она, закончив суетиться у плиты и усаживаясь за стол напротив Софии.

– Хорошо, – как всегда, коротко ответила та.

– И все? Может быть, было что-то интересное?

– Не знаю.

– Ладно, – решив не пытать ребенка, Эмма удовольствовалась этими скупыми ответами и закончила на этом все расспросы.

После того случая с наказанием София стала намного осторожнее. На нее больше не жаловались, и она была очень тихой, что даже наводило на некоторые подозрения. Поэтому сейчас, когда они были наедине, Эмма подумала, что настал момент поговорить с ней об этом обстоятельнее.

– София, – положив руку на стол и перевернув ее ладонью вверх, позвала ее она. – Скажи мне, тебя обижают?

– Нет.

– Нужно сказать правду, понимаешь? Я хочу знать, как к тебе в действительности относятся остальные девочки.

– Никак. Они со мной не играют.

– Ты не знаешь, почему?

София покачала головой. Вроде бы, этот жест должен был сказать Эмме, что она не знает ответа, но почему-то вышло наоборот.

– Меня тоже не очень любили в школе и в детском саду. Я была ужасно некрасивой и неуклюжей. И потом, со мной никто не дружил по-настоящему, потому что я не умела делать то, что им было интересно. – Эмма попыталась зайти с другой стороны. – Правда, потом, когда мы начали учиться в старших классах, со мной стали разговаривать. Поначалу я думала, что они просто лучше ко мне относились, а потом поняла совсем другое – они просто хотели, чтобы я помогала им с уроками.

София слушала ее с большим интересом. Эмма продолжала:

– И я перестала с ними разговаривать. Я больше любила бывать одна, если честно. Научилась лазать по деревьям и драться – бродила по улицам, и иногда приходилось защищаться.

– Ты была некрасивой? – с удивлением спросила София.

– Да. Как-нибудь, когда поедем домой, я покажу тебе свои фотографии. Я была страшна как смертный грех. Не веришь?

– Не верю, – честно ответила малышка. – Ты очень красивая.

– Это так кажется, потому что ты меня любишь. Но вот ты уж точно самая красивая девочка из всех, кого я видела. Поэтому я не понимаю, почему они с тобой не дружат.

София горестно вздохнула, отчего Эмма почувствовала, как по лицу расползается улыбка.

– Зато я угрюмая.

– Какая? – не поняла Эмма.

– Они так сказали. Угрюмая. И игрушки у меня дурацкие. И смеяться я не умею. И шуток не понимаю.

Эмма пошевелила пальцами, приглашая Софию вложить свою руку в ее ладонь. После секундной заминки девочка накрыла своей ладошкой ее пальцы, и Эмма легко сжала ее.

– Ты станешь лучше их всех, – пообещала она. – И они пожалеют о том, что говорили о тебе такие вещи. Ты научишься смеяться и радоваться, но уже не с ними. Если им не хватает ума понять, какая ты замечательная, то они не заслуживают тебя. Пусть себе играют сами, ты не должна жалеть о том, что они тебя не принимают. А насчет игрушек… что бы ты хотела?

– Ничего.

– Совсем ничего?

– Может, только бумагу, чтобы рисовать.

– Тебе нравится рисовать?