Читать книгу "Сад камней - Яна Темиз"

Вот и этот парень, Нихат, тоже начал оставлять свои камешки – после этого дела он уже не будет прежним, но сам поймет это не сразу, и…

Испуганный женский вскрик, не очень громкий, но отраженный горами и ничем не заглушенный в тишине ночного поселка, не дал ему додумать – он тотчас забыл все свои рассуждения, только порадовался, что втайне от Айше прихватил пистолет.

13. Михаил

– Ну и где, по-твоему, твой дружок в такое время? – он старался говорить шутливо, легко, как будто ни о чем.

– Он не то чтобы… прямо дружок. И он обычно по вечерам… слушай, Миш, я хотела тебе кое-что сказать…

Он испугался. Он догадывался, что она может захотеть «кое-что сказать» – вот эти самые слова, когда сразу делается понятно, что сказать надо что-то такое… о нормальных вещах ведь говорят просто, без этого предисловия, да? Он только не думал, что она сделает это в первый же вечер – в такой дивный, теплый вечер, пахнущий морем, подмигивающий звездами, заигрывающий долгожданным легким ветерком.

Неужели не могла подождать? Хоть до завтра – или лучше бы вообще, вообще никогда!

– Слушай, Лан, не стоит, а? Я, – он хотел сказать: я знаю, что я тебе не пара, что тебе со мной скучновато, что ты поэтесса, и поэтому! Но слова не смогли сказаться, как-то не выговорились, и вместо них он произнес совсем другое: – Я же только приехал, давай просто погуляем! Так где, ты говоришь, он всегда по вечерам?

– Да я точно не знаю, но обычно я дохожу вот до тех сосен, видишь? А что значит «просто погуляем»? Мы что – не просто?

– Просто.

Он обнял ее за талию, притянул к себе – она привычно прислонилась к нему, не сбившись с шага: мы столько лет вместе, мы – это мы, все еще «мы», не думал, а скорее чувствовал он; это ее… настроение, эта блажь пройдет без следа, только бы она не вздумала ничего сказать, иначе след останется, и его непросто потом будет смыть.

– Если минут через пять не придет, пойдем к дому, ладно? Давай посидим, тут вот скамейка есть, я ее люблю. Черт. Мне почему-то всегда на этом месте что-то попадает в туфлю! То иголки сосновые, то камешек, причем ведь чистота вроде везде!.. А как Машка глазки этому полицейскому строила, ты заметил?

Она говорила первое, что придет в голову, и была рада этому. Как хорошо, когда можно вот так говорить, не задумываясь, не выбирая слова, перескакивая с темы на тему, твердо зная, что тебя поймут, услышат, не переспросят! И спокойно, уверенно скинуть туфли, вытрясти их, не заботясь о том, как это выглядит и что о ней подумают.

– Разве она строила? Нет, я…

– Да это же хорошо! А то вбила себе в голову, что влюблена в тебя, хотя ты ей сто лет не нужен, а нужен ей один ее твердокаменный муж – а так хоть отвлечется!

– Почему он «твердокаменный»? – засмеялся Михаил, невольно подумав, что слово, пожалуй, выбрано верно.

Смеяться, и обсуждать посторонние темы, о которых можно говорить без настораживающего «надо кое-что сказать», было приятно. И ветерок был приятный, и запах моря и каких-то растений, и вообще, хорошо, что он согласился приехать, хотя как он мог не приехать, если Николай сказал… а Лана вроде такая же, как всегда, ничего особенного.

– Да он мне сегодня на пляже что-то такое выдавал про надежность мрамора и гранита, сам при этом явно думал о чем-то таком… сугубо строительном! Я и подумала, что он такой у нас… монолит!

– Ему наверно местные лестницы покоя не дают! Он мне все твердил: ты глянь, говорит, как живут – у всех мраморные лестницы! У среднего класса, на обычных дачах. А тут просто мрамор дешевый, дешевле плитки.

– Господи, ты-то откуда знаешь, что он дешевле плитки?! Или и тебя уже в это строительство вовлекли?

– Да нет, это я Бориса наслушался. Они с Ником всю дорогу о делах проговорили: цемент, кафель, мрамор, да сколько в долларах, да в пересчете, да если оптом. Я так понял, Борис к нему на работу напрашивается, ну и демонстрировал осведомленность.

– А-а, – Борис и его работа не интересовали Лану, к тому же ей как-то надо было повернуть на нужную тему, с которой она сбилась, когда принялась привычно болтать о том о сем. – Нет, наверно, не придет, я же не одна. Давай к дому сходим, Крис вон там живет, недалеко.

– Да тут все недалеко… пойдем, конечно. А если его там нет?

– Ну нет так нет. Тогда завтра… Миш, я хотела сказать, только ты не обижайся, но я тут подумала, и я решила, то есть я не могу это, конечно, сама решить, но я думала и решила сказать тебе, и если ты… словом, я хочу, чтобы мы наше зверье отдали опять твоей маме, потому что оно на самом деле никакое не наше зверье, а я хочу, чтобы мы сами завели свою кошку и чтобы…

Господи боже мой.

Чтобы мы завели кошку. Чтобы мы – «мы»! – завели…

– Потому что иначе я чувствую, что они не мои, и они меня не любят, то есть ласкаются и терпят, ну как приемные дети, к примеру, но они же не мои, а твоей мамы, а я хотела бы своих… не детей, а кошку, нет, детей тоже, наверно, можно, но кошку сначала, и чтобы мы ее сами вырастили, и…

«Зверье» – рыжая Белка и белая Мышка, две кошки-сестрички – жили то у них с Ланой, то у его мамы, где царила Кошка Маргошка, их, сестричкина, мама, и уживалась вся эта компания вполне нормально, и мама не очень хотела отдавать девчонок, потому что привыкла, что у нее всегда жили целые кошачьи семейства, но Михаил все-таки забрал их: для Ланы, ради Ланы, она же так любит кошек, жить без них не может, и если она вдруг когда-нибудь сможет без него, Мишки, то без их общих кошек не сможет; мама, нам они нужнее, у Маргошки еще котята будут.

Как она сказала «детей тоже можно»? Значит, все это было… вот о чем, а вовсе не о том…

– Стой, Миш, опять песок какой-то, я вытрясу. Босоножки, что ли, такие? Так что ты думаешь? Мама согласится или?..

– Да куда она денется! Ее же Маргошки дети, она их и отдавать-то не хотела! Лан, я так рад, конечно, давай заведем… кого хочешь! А то ты меня напугала: начала серьезно так, я уж подумал… мне Колька сказал…

Так, вот тут осторожней. И Ник у тебя вдруг превратился в Кольку, а все знают, что это бывает, когда ты совсем не в себе, и лишнего ничего произносить не надо.

– Что он тебе сказал? – быстро спросила Лана.

Только не это.

Только не сейчас.

Сейчас она вытряхнула туфли, попутно подумав, что вот так же легко может избавиться от всего лишнего, мешающего жить, натирающего… ноги и душу, и вот так же хорошо может опираться на Мишку, который ей, конечно же, нужнее и роднее, чем Стас, которому она не нужна, и с которым она не может завести кошку, и у которого тысяча отговорок и объяснений, когда нужна всего пара слов, и с которым было хорошо, спору нет, но что-то ведь все время мешало, разве нет? Ну сама подумай, разве камешек не натирал ногу? Ведь было же, было, просто ты не хотела ничего замечать, видела только хорошее, и потом совсем другой мир, эти песни, творчество, но разве они стоят твоего собственного простого и ясного мира, где не нужно быть умной, талантливой, даже поэтессой можно не быть, или быть плохой поэтессой, хорошей поэтессой, совершенно неважно какой поэтессой, лишь бы быть самой собой.