Читать книгу "Вселенский расконвой - Феликс Разумовский"

– Убить гада? – посмотрел на Тота Нинурта. – Показательно и мучительно? Чтоб другим неповадно было?

Ну да, не все же дробить булыганы-то, надо бы великому воину и проявить себя.

– За что? – искренне удивился Тот. – Все гуманоиды равны, все имеют право жить достойно. Если они, конечно, гуманоиды. А в этом аборигене что-то есть. Друг мой, – повернулся он к Раме, – выдайте этому потомку Исимуда каменного боя третьей категории, пусть он накормит свой народ. Затем отмойте его, оденьте и зачислите к себе, в младшую группу. Пусть матереет, набирается ума-разума, бросает свои местечковые замашки. А потом с малой скоростью, но со всем возможным тщанием несет зерна знания в широкие массы. Особенно в плане равенства, единоутробия и братства. Все одной крови, все из одной грязи. Гм, я хотел сказать, из глины.

– Во-во, корешок, все мы из вульвы, все мы из грязи, – хмыкнул вдруг Шамаш, подтянулся ближе, глянул с равнодушием, как блестят в лунном свете камни. – Знаешь, что я сделаю, когда вернусь домой? Что, ты тоже не знаешь? – глянул он, нахмурив брови, на Нинурту. – Сперва приму. Как следует. Потом выйду. На околоземную. Посмотрю, как блестят в натуре звезды. Ну, а затем газу до отказу и назад. Если не сгорю в атмосфере ярким пламенем, то уж такую отметину после себя оставлю. В той самой грязи. Из которой все…

У него у самого него в глазах блестели слезы…

Изрядно лет спустя

Египет объяла жара. Солнце чудовищной сковородой паляще висело в небе, трескалась иссохшая земля, Нил убывал на глазах, чах на корню урожай. Чувствовалось, будут недород, голод, лишения и невзгоды, мор, междоусобицы, война, гнев богов, нашествия саранчи. Однако не это все расстраивало женщин, нервировало детей и заставляло убиваться мужчин. До судорог, до плача, до стенаний, до эпиляции бровей[148]. Скорбь темным непроглядным облаком висела над Египтом: Тот был очень плох. Да, да, Мудрец из Мудрецов, Великий Посвященный, Ученый и Павиан, готовился в нелегкую путь-дорожку к Осирису в загробный, надо полагать, лучший мир. И ничего тут не поделаешь – что-то с головой, фатально разрушающее мозг. Скорее всего, опухоль, в районе мозжечка, злокачественная, осложненная метастазами. Конкретнее диагноз поставила бы Нинти, используя сканирующий томограф. Да только где она, голубушка? Ушла уже давно, заснула с вечера и больше не проснулась. Так что Тот сражался с недугом в одиночку – концентрировал волю, локализовывал процесс, оптимизировал движение паражизненных энергий. Целый год оптимизировал, посылал подальше смерть, но в конце концов устал, выдохся, свалился с ног и сейчас на ложе муки, в своем любимом кабинете, хотел лишь одного – уйти. К Ану, к Зиусурде, к Нинти, к Имхотепу, к Исимуду, к Энки, к Муркоту. Чтобы больше ни боли, ни судорог, ни рвот, ни провалов в памяти, ни слабости. Уйти быстро. Однако сделав перед этим последний штрих, завершающее, что-то очень важное и значительное в этой зримо уходящей, совсем уже ненужной жизни. Собственно, делали все сподвижники и любимые ученики, однако это было просто воплощение гениальных мыслей Тота, в частности открытого им закона о соответствии нравственности характеру и уровню производительных сил. Без них, без Тота и без мыслей, заветный плод не вызрел бы – загнил. А поспел он, хвала труду, аккурат сегодня, и его с минуты на минуту должен был доставить верный Рама. Чу, а вот, кажется, и он. Во внутреннем дворе, у фонтана. Движется к террасе.

Интуиция и слух не обманули Тота – это был Рама, да не один, на пару с Беркисидеком, своим любимым учеником.

– О, Великий! – воскликнули они, дуэтом поклонились, синхронно подошли. – О, Лучезарный! Пусть даст тебе наша мать Маат еще столько же и так же. Да избавит тебя она от страданий и треволнений. Да не случится ничего плохого с тобой в этой стране, в Загробном царстве и в Чертоге двух истин. Ну, как ты, Учитель?

Да, все течет, все изменяется – сам черт теперь не узнал бы Беркисидека. Шаман и абориген с повязкой вокруг чресел превратился в мужа посвященного, носителя Знания, движения его стали плавны, речи мудры, походка преисполнена силы. Сразу чувствовалась школа Рамы.

– Пока я мыслю, я живу, – сухо отозвался Тот. – Привет и вам, Идущие. Ну, показывайте, с чем пришли.

– О да, Учитель, да, – снова поклонился Рама, трепетно вздохнул и показал маленький самшитовый ларец с четырьмя простенькими, в виде скарабеев, перстнями. На первый взгляд так, ерунда, дешевка, ничего особенного. Не смарагды, не рубины, не опалы. Но это только на первый взгляд. Навозники эти были вырезаны не из чего-нибудь, а из камней Предвечности УЛ, ШАМ и ГУГ, покрыты густо магическими письменами и мощно тронуты мистическими энергиями. Лишь Посвященный в Тайну Большого Сфинкса, Бен-Бена, Времени и Пирамид мог уяснить систему символов, постичь Сокрытое и разрешить Аркан, с тем, что, быть может, удастся прочесть Написанное и отыскать в Неведомом Завещанную дверь. Там, за этой дверью, его будет ждать Книга-Средоточие Мудрости, Книга Книг – дающая читателю нечеловеческие возможности, наделяющая его силой, равной богам. К нему попадут все тайны ассуров, практическая магия, секреты бытия, а главное – номер, пароль и девиз от некоего счета в Галактстройинтербанке. За столько тысяч и тысяч лет там набежали такие проценты…

– Ну что же, неплохо, неплохо, – Тот со знанием дела посмотрел, примерил, покрутил, закрыл, отдал коробочку Раме. – Молодцы. Книгу эту назовите, э, ну скажем, «Священной книгой Тота» и запустите информацию о ней, этак не спеша, ненавязчиво, с хорошим чувством меры, в фольклор. В мифы там разные, предания, былины. Как говорится, сказка – ложь, да в ней намек. Пусть ищут… Только с таким чутьем, как сейчас, никогда не найдут. Гм… Ну что же, друзья мои, настало время прощаться. Время… От него никуда… И никому…

– О да, Учитель, да, – грустно выдохнули Рама и Беркисидек. – Настало время…

На лицах их застыли скорбь, благоговение и безысходность – они прекрасно знали, что их учитель уходит. Очень далеко. Когда еще придется встретиться-то. И придется ли.

– Ты скоро спустишься с гор и начнешь пророчествовать, – крепко обнялся Тот со всхлипывающим Рамой. – Да пребудет с тобой мир, будь искренним. А ты будешь сердцем народа твоего, но не будет твоего народа в сердце твоем, – крепко поручкался он с рыдающим Беркисидеком. – Да пребудет мудрость с тобой, будь осмотрителен. Ну все, Посвященные, идите. Увидимся, бог даст, в новом воплощении, – хотел было улыбнуться Тот, но не смог – в мозг будто медленно вонзили раскаленную теллуриевую иглу. Сразу же расхотелось говорить, чувствовать, двигаться, дышать – расхотелось жить.

– Ну, сука, бля, – выматерился Тот, вздохнул, закусил до боли губу. – Давай, сука, банкуй. Недолго тебе осталось. И вообще, пошла бы ты на хрен.

Поставив суку-боль на место, он справился с желудком, трудно, с надрывным стоном сплюнул желчь и решил более не тянуть. Все, на фиг, хватит, перед смертью не надышишься. Так что переоделся Тот во все чистое, сказал всем «последнее прости», лег, сконцентрировался и остановил сердце. И сразу же увидел Ана, выгуливающего муркота, – достойнейшего ануннака, одетого во все белое. Тут же, под сенью сикомор, стояли Энки, Нинти и Энлиль, весело смеялись, разговаривали и, держа друг друга за плечи, образовывали – нет, не треугольник – маленький, но очень крепкий круг. Сказочно благоухали акации, пробовали многоголосие птицы, радостно кивала со скамеечки улыбающаяся Анту. Благостное рычание муркота, казалось, разносилось на всю Вселенную…