Читать книгу "Иным путем - Александр Харников"

И это – русский характер. Даже если этот русский – потомок серба-мусульманина.

Джек Гриффит Лондон

13 мая 1904 года.

Индийский океан, борт русского броненосца «Цесаревич», неподалеку от острова Ява.

14 (1) мая 1904 года, 20:35

.Российская империя, город Санкт-Петербург

На стольный град Санкт-Петербург опускался удивительно тихий и теплый майский вечер. Была суббота, и городские обыватели уже готовились к грядущим выходным. Кто-то, пользуясь хорошей погодой, собирался выехать на ближние дачи. Кто-то совершить морскую прогулку по очистившемуся ото льда Финскому заливу, чтобы проходя мимо Кронштадта, хоть одним глазком глянуть на недавно ошвартовавшуюся там большую подводную лодку, в команде которой, по слухам, были одни офицеры, самый младший из которых имел чин поручика по Адмиралтейству. Кто-то собирался пойти в гости к друзьям и знакомым или принять таковых у себя, чтобы за столом или после – в курительной комнате, всласть поговорить о международном положении, о последних решениях нового императора, ну и о прочих новостях и слухах. А также перемыть косточки приятелям и знакомым, которые за этим столом будут отсутствовать. Наш обыватель во все времена лучше всех знал, как вести международные дела, как управлять финансами и что делать с двумя извечными русскими проблемами – дураками и дорогами. Причем дураками обыватели считали всех, кроме самих себя и своего ближайшего круга. Большинство из них еще не подозревало, что через пару часов все старые новости вдруг забудутся, и новая тема для разговоров станет самой обсуждаемой в России.

Некоторые из них стали очевидцами необычайного события. Еще до того, как на главных улицах Петербурга зажглись фонари, на Невском, Нарвском, Старо-Петергофском, Адмиралтейском проспектах, на Миллионной улице, Дворцовой, Английской и Екатерининской набережных вдруг появилось необычайно большое количество полицейских. То же самое происходило на Каменноостровском проспекте Нарвской стороны, и на 4-й линии Васильевского острова. В полной парадной форме полицейские выстраивались редкой цепью вдоль тротуаров, словно ожидая какого-то важного события, вроде парадного выезда государя. В казармы казачьего полка на Обводном канале поступила команда держать лошадей под седлом, но не предпринимать никаких действий без распоряжения лично императора.

На усиленный режим службы перешла и «Новая Голландия». Особые задания в городе получили все сотрудники, и старые – прибывшие с эскадры адмирала Ларионова, и новые – переведенные из Департамента полиции и Отдельного Корпуса жандармов. В проходных дворах в полной готовности застыли черные тюремные кареты. Глава Главного Управления государственной безопасности действительный тайный советник Александр Васильевич Тамбовцев справедливо считал, что не может такого быть, чтобы привлеченные шествием рабочих, словно мотыльки на огонек не слетелись разного рода провокаторы.

Задерживать велено было всех, кто находился в розыске. С теми, кого можно счесть полезными для общества, в «Новой Голландии» проведут воспитательную работу. Ну, а те, кто для общества явно вреден, отправится на каторгу на остров Сахалин. Там как раз начались подготовительные работы для бурения нефтяных скважин, и рабочие руки там были очень нужны.

Вместе с сотрудниками ГУГБ на «славную охоту» вышли и агенты сыскной полиции. Шествие явно должно привлечь к себе множество зевак, а там где зеваки, там их клиентура, карманники и прочие мазурики. Эти тоже после суда отправятся в места не столь отдаленные.

И вот, уже в сумерках, когда на улицах зажглись газовые и электрические фонари, и когда было уже все готово, сотрудники полиции начали перекрывать движение по означенным улицам, направляя кареты и пролетки по объездным маршрутам. Проезжая часть опустела, зато тротуары постепенно начали заполняться зеваками, гадающими, что же будет дальше.

А дальше было вот что. Рабочие, одетые по-праздничному, как в воскресенье в церковь, с Путиловского, Ижорского, Невского, Обуховского заводов, Нового Адмиралтейства, а также с других столичных, больших и малых предприятий, вместе с женами и детьми, собрались после окончания работы в заранее оговоренных местах и организованными колоннами двинулись к центру города.

Участники шествия несли с собой государственные бело-сине-красные флаги, иконы, хоругви и портреты молодого царя. По краям колонны сопровождали крепкие молодые парни и мужчины с красными повязками дружинников на рукавах пиджаков. Рабочие шли, переговариваясь между собой, ибо подходящих случаю песен просто не имелось. Ну не «Марсельезу» же или «Варшавянку» запевать, направляясь с прошением к царю, пусть даже и такому, как Михаил II. Нескольких человек, попытавшихся затянуть «Вихри враждебные», выкинули из колонны, обозвав провокаторами.

Стартовавшее первым шествие с Нарвской стороны рабочих Путиловского завода возглавили Васильев и Коба. Этой колонне предстоял самый длинный путь до Дворцовой площади, причем перед Зимним она должна была оказаться первой. Чуть позднее двинулись в путь рабочие Ижорского завода во главе с Кузиным. Затем от Выборгской стороны повел на Дворцовую работников и работниц Варнашев, а со стороны Васильевского острова двинулись вперед колонны Невского завода и Нового Адмиралтейства во главе с Карелиным и его боевой подруги – супруги Веры Марковны.

Когда людские реки вступили на главные проспекты столицы, оцепленные полицией, все немного напряглись, ибо известен был принцип этого учреждения «тащить и не пущать». Но городовые вели себя спокойно, выполняя приказ своего начальства и видя, как это им и было обещано, мирный характер шествия. Кроме того, на предварительном инструктаже – вот еще одно новое слово – сотрудники ГУГБ пояснили сотрудникам правопорядка, что любой городовой, допустивший перегибы, далее будет исполнять свои обязанности не в столице, а в Харбине, Мукдене или Фузане, поскольку дело это государственной важности.

Зато хватать и вязать всех тех, кто попробует препятствовать шествию или выкрикивать в адрес шествующих какие-либо оскорбления – не только не запрещалось, но и прямо вменялось полиции в обязанность.

Не обошлось и без обычных мелких происшествий. На углу Екатерининской набережной и Забалканского проспекта какой-то хорошо одетый господин, сидя в пролетке, начал выкрикивать в адрес рабочих Путиловского завода разные обидные слова. Колонна перекрыла ему путь, а он, видите ли, торопился и требовал, чтобы «это быдло» пропустило его. Все это продолжалось ровно до тех пор, пока к пролетке не подошел дюжий городовой.

– Ехали бы вы отсюда, господин хороший, – посоветовал он, – а то нам велено таких, как вы, немедля брать за цугундер. И ночь вы проведете даже не в околотке, а в «Новой Голландии», где вы будете писать собственноручные показания о том, что вы делали первого марта сего года…

Не успел городовой договорить, и, о чудо, недовольный господин тут же забыл о том, что он куда-то спешил, и велел кучеру поворачивать оглобли, отправляясь в объезд.

И это был не единичный случай. Особо возмущалась «чистая публика» на Невском. Господа и дамы были недовольны тем, что «эти фабричные», словно они, а не «благородная публика» чувствуют себя хозяевами на главном проспекте столицы Российской империи. Вот там кое-кого пришлось и задержать. А потом, придерживая за локотки, отвести к тем самых черным каретам, где сотрудники ГУГБ доступно объясняли задержанным, что поскольку рабочие шли с иконами и портретами царя, то кроме нарушения порядка им могут вменить еще и богохульство вкупе с оскорблением Величества. А все это было чревато большими неприятностями: оскорбление величества – до восьми лет каторги, богохульство же тянуло на примерно такой же срок.