Читать книгу "Слепой в зоне - Андрей Воронин"

– Нет, в черный.

– Я сейчас, только схожу в женский зал, у нас краски нет.

– Я подожду.

Анжелика сидела, не вынимая рук из-под чуть влажной простыни.

Аккуратненькая головка, плотно прилегающие маленькие уши – теперь женщина казалась охваченной любопытством, словно вытянула шею для того чтобы рассмотреть нечто интересное или… очень страшное.

Парикмахер вернулся с краской, включил душ, смочил Анжелике волосы и, уже нанеся краску, замотав голову клиентки полотенцем, полюбопытствовал:

– А что, любовница вашего мужа брюнетка?

– Нет, та дешевая шлюшка – шатенка, – вздохнула Анжелика.

– Зачем тогда вы краситесь в черный цвет?

Анжелика невозмутимо, как о чем-то вполне будничном, поведала:

– Понимаете, у меня на лобке волосы черные, а на голове – рыжие. А мой муж любит заниматься «этим» при свете. Так вот, его всегда раздражал во мне такой цветовой диссонанс…

Парикмахеру показалось, что он ослышался, но переспрашивать он не стал, боясь услышать еще что-нибудь более скабрезное. Кто знает, вдруг эта сумасбродка попросит его изменить цвет волос не только на голове!..

Наконец смолк фен. Анжелика расплатилась и покинула парикмахерскую.

Владимир Петрович уже заждался. Анжелика остановилась перед машиной, облокотилась на капот и склонила голову к плечу. Охранник с добрую минуту смотрел на нее, не понимая, у кого это хватает наглости так бесцеремонно себя вести. И только когда Шанкурова улыбнулась, он узнал свою хозяйку, выбежал из машины и распахнул дверцу.

– Да! – ошарашенно сказал он, разглядывая Анжелику. – Знал, что вы придумаете что-то такое, но не представлял…

Анжелика оборвала его, махнув рукой:

– Теперь у нас все удастся.

– Страховка будет? – спросил Владимир Петрович.

– Обязательно. Я уже говорила с людьми. Если что – нас выручат.

– Еще два часа времени, – напомнил охранник.

– Мы должны заехать, забрать кое-что.

– У «тех людей»?

– Да, заодно уточним с ними детали.

– Я думаю, им вмешиваться не стоит, только в крайнем случае.

– Крайнего случая быть не должно.

Джип, свернув в боковую улицу, заехал во двор ремонтирующегося дома. В выходные на стройке никого не было, даже сторожа.

– Это они, – сказала Анжелика, указывая на микроавтобус с затемненными стеклами, стоявший у самой стены. С улицы его было бы не заметить.

– А они нас узнают? – поинтересовался Владимир Петрович, останавливая джип, но на всякий случай не глуша двигатель и не снимая руку с переключателя передач.

– Они и меня-то первый раз в жизни видят.

Задние дверцы микроавтобуса открылись, и Владимир Петрович увидел аккуратно составленные заборчики, какими огораживают места дорожного ремонта, знак «Проезд закрыт», две оранжевых строительных каски и яркие жилеты дорожных рабочих.

– Теперь это ваше, – проговорил из полумрака салона микроавтобуса человек, чьего лица нельзя было разглядеть; в его голосе отчетливо слышался акцент.

* * *

Потихоньку смеркалось. Темнота уже закралась в самые дальние уголки кабинета генерала Судакова. Хозяин кабинета сидел за тяжелым письменным столом, подперев голову руками. Перед ним лежала фотография, сделанная лет шесть-семь тому назад, где точно –Николай Васильевич не мог припомнить. Столько объезжено, во многих краях бывал он вместе с дочерью. Но он точно помнил, что делал этот снимок сам, сам нажимал на кнопку фотоаппарата, потом проявлял пленку и печатал снимки. Тогда еще не было доступных цветных фотографий, и, может быть, именно поэтому черно-белый снимок был ему во много раз дороже пачек фотографий в ядовито-сочных цветах, сделанных кодаковской «мыльницей». Да, последние фотокарточки, которые присылала ему дочь, казались Николаю Васильевичу ненастоящими: слишком яркие цвета, нереально красивые пейзажи. А вот на этом снимке чувствовалось время, чувствовалось расстояние, отделявшее его от дочери.

«Да, воспоминания именно черно-белые», – подумал Николай Васильевич Судаков, беря снимок в руки. Он не мог смотреть на него спокойно, пальцы подрагивали, и от этого лицо девочки на снимке будто ожило. Дочь то подмигивала ему, то улыбалась, хотя на самом деле объектив фотоаппарата запечатлел ее абсолютно спокойной.

– Я не имею права, – прошептал Судаков, боясь и в мыслях уточнять, на что не имеет права – то ли использовать свое служебное положение, то ли, наоборот, допустить гибель дочери.

От него требовалось очень мало – это он осознавал. От него требовалось бездействие, всего лишь отсутствие каких-то поступков. Но если бы ему приходилось рисковать только собой!

В дверь постучали.

– Войдите! – нервно ответил генерал, бросая снимок на стол и прикрывая чистым листом бумаги. Он сцепил руки, чтобы не было видно, как дрожат пальцы.

Вошел полковник Крапивин. Наверное, впервые в жизни Судаков почувствовал себя виноватым перед этим офицером чисто карьеристского склада, неспособным к самостоятельным действиям. Крапивин простодушно улыбался.

– Вы бы свет зажгли, – его рука потянулась было к выключателю, но прозвучал глухой голос генерала:

– Не надо!

Он знал, в сумерках легче разговаривать, полковник не увидит выражение его глаз.

– Ну да, понимаю… понимаю… – заторопился Крапивин исправить оплошность. – Сидели, было светло… постепенно привыкаешь к полумраку. Все готово, товарищ генерал, могу отправляться.

– Они не возражали? – так же глухо спросил генерал.

– Было бы против чего. Обычная процедура, – беззаботно ответил Крапивин, – впервые, что ли? Доставим к вам Шанкурова, допросите его, да и отвезу сегодня же обратно.

– Значит, не возражали…

– Конечно.

– Кто с тобой едет?

– Шофер да еще один для сопровождения – лейтенант. Он не из нашего отдела.

Крапивин хотел заглянуть в папку, чтобы назвать фамилию сотрудника, но Судаков жестом остановил его.

– Не стоит, я так, для порядка. Ничего подписывать не надо? – поинтересовался Николай Васильевич.

– Да нет, я сам все уладил. Вашей подписи не потребовалось.

Генерал облизал пересохшие губы и бросил взгляд на стол. Сквозь писчую бумагу угадывалось лицо дочери. Он плотно зажмурил глаза.

– Езжай, Крапивин, езжай.

Полковник развернулся, уже положил ладонь на дверную ручку. Судаков хотел крикнуть ему: «Остановись, Крапивин!» – но, сделав над собой усилие, он заставил себя поверить в то, во что не имел права верить, – в гарантии, данные ему, что никто из его людей не пострадает. В это страстно хотелось верить, как и в то, что его дочь оставят в покое, если он выполнит все требования шантажистов. Другого выхода, кроме как верить, у генерала просто не было,.