Читать книгу "Жестко и быстро - Владимир Пекальчук"

— Я — агент Кинслер, а это — инспектор Маттиос, — сказал один из них, — и нам бы сейчас полагалось выразить наши соболезнования, но это будет некорректно в виду того, что мы собираемся вам сообщить. Видите ли, мы знаем, кто убил Томаса Рэмма и подставил вас.

— И кто же?

— Хорошо известный вам Аксель Берг из Дома Бергов убил вашего брата и, судя по его признанию, сделал это при содействии госпожи Маргарет Рэмм, вашей тети, которая временно отключила пару камер наблюдения. При этом именно ваша тетя, с похорон которой вы только что вернулись, обставила все так, чтобы подозрение пало на вас.

Лихорадочно соображаю, пытаюсь тянуть время.

— С чего вы все это взяли?

— Видите ли, Аксель Берг, пару дней назад исчезнувший, на самом деле сбежал, а сегодня нам пришло заказное письмо из-за границы, в котором Берг-младший покаялся в своем преступлении, детально описал, как все было, засвидетельствовал вину вашей тети и попросил у вас прощения.

— Чушь, полнейшая чушь. Не поверю, пока не увижу письмо, написанное рукой Акселя, собственными глазами!

— Без проблем, — заверил меня второй и достал из папки аккуратно сложенный лист: — вот оно. Теперь мы наконец-то можем закрыть это дело. Правда, наказать виновных не получится: Берг сбежал в другую страну, а ваша тетя — на тот свет.

Беру его и пробегаю глазами. На самом деле я никогда не видел почерк Акселя, но некоторые словесные обороты — из его лексикона. В принципе я и не сомневался в подлинности документа, Аксель сделал изящный прощальный маневр, не дожидаясь публикации записи: теперь он не сбежавший преступник, а кающийся сбежавший преступник, добровольно посодействовавший установлению истины. Идиот, мать его за ногу. Но ничего, оригинал у меня в руках.

— А вы не очень-то удивлены для человека, который минуту назад не хотел верить, — заметил агент Кинслер.

Я поднял на него глаза:

— Вы наблюдательны, агент. Каюсь, я вам солгал. На самом деле я раскрыл это преступление вот уже почти три недели назад. Не буду выпячивать грудь колесом и хвастаться, какой я детектив, моей заслуги тут нет, это случилось по стечению обстоятельств, или, может быть, господь помог.

На меня смотрят три пары выпученных от удивления глаз.

— И вы не сообщили об этом в полицию?!

— У меня не было доказательств, я получил их только неделю назад, выбив признание из Акселя.

— Так это вы столкнули его с лестницы?!

— Мне не нравится ваше «столкнул» — звучит, будто я подленько пихнул его в спину. Нет, это был честный поединок, лицом к лицу, и я победил.

— Так вот откуда твои ожоги! — осенило деда.

— Именно, дедушка.

— Вы победили боевого мага пятого уровня?!! — не поверил ушам иэсбэшник.

— Верно.

— В таком случае… Что произошло с вашей тетей?

— Я дал ей послушать запись с признанием Акселя и предложил выбор: самоубийство или огласка с последствиями… Суд, позор, казнь, а для ее дочерей, моих двоюродных сестер, — сломанная жизнь. Она выбрала ванну с феном. Дело закрыто, господа. Истина установлена, виновные понесли наказание.

— А почему вы ждали целую неделю и дали Акселю Бергу сбежать?

— Потому что он — невольный соучастник, жертва подлости моей тети. Он искренне раскаивался в том, что я прошел через муки за его вину, поэтому я удовольствовался Божьим судом, сбросив его с императорской лестницы. Аксель выжил, значит, так тому и быть. Я дал ему время на лечение и бегство, так как считаю изгнание и жизнь на чужбине, без девушки, ради которой он пошел на преступление, достаточной карой за мои страдания.

— Вы забыли, что он виновен также и в преступлении против вашего брата…

— Нет, это вы забыли, что я ненавидел своего брата и никогда в жизни не выдал бы его убийцу. Потому тут я на стороне Акселя, и можете считать меня соучастником убийства Томаса. Но дело далеко не в нем. Огласка поставит под удар моих сестер, сделает их нищими сиротами. Я не могу этого допустить, потому уж не обессудьте, но письмо останется у меня.

— Боюсь, это невозможно, закон есть закон, он неумолим и порой суров, но…

— Мои сестры мне дороже вашего закона.

Тут вмешался дед.

— Это совершенно неприемлемо, Реджинальд, — решительно сказал он. — Верни письмо.

— Любой из присутствующих, включая вас, дедушка, может попытаться отобрать его у меня, но прошу помнить, что я победил боевого мага пятого уровня. Мину и Лину я в обиду не дам, даже если придется убить вас всех. И, кстати, теперь, когда вы знаете, что я победил Берга, должны понимать: мне ничего не будет, если я и вправду вас убью. Интересы империи, из-за которых я терплю вмешательство в свою жизнь, — палка о двух концах, один конец у императора, но второй — у меня.

Я обвел собравшихся взглядом, убеждаясь, что они сверлят меня злыми глазами, но не отваживаются на большее, затем посмотрел на письмо и мысленно произнес то единственное бесполезное заклинание непустоты, которое знал. Уголок бумажного листа вспыхнул, маленький огонек побежал во все стороны, превращая белизну в черный пепел.

Когда письмо догорело в пепельнице, я снова посмотрел на «доберманов».

— Спасибо за визит, господа. Всего вам доброго.

Как только они, оба мрачнее ночи, откланялись и вышли, дед посмотрел на меня.

— По краю ходишь. С ИСБ так не стоит себя вести.

— Вы не поймете, дедушка. Мина и Лина — мои сестры, моя родня по крови, и за них я с этого края даже спрыгну, если понадобится — то и императору на голову. Но… собственно, вот и все. Я доделал почти все дела, которые должен был сделать, и вернул почти все долги, кроме одного. Так что вы можете наконец-то сообщить пфальцграфу, что я готов принять его предложение, как только верну последний долг.

— А сам не хочешь ему это сказать? И что за долг?

— Не хочу. Если я принимаю его предложение — из этого не следует, что у меня внезапно возникла симпатия к нему. Могу и от непечатных слов не удержаться. Так что я не возражаю, если вы представите мое согласие как свою заслугу, в некотором роде так оно и есть. Да, и у меня одно условие. Больше никогда в моей жизни никакой слежки. Хоть раз увижу филера или узнаю, что на прослушке, — сделка будет расторгнута мною в одностороннем порядке, а пфальцграф и император смогут поцеловать себя в зад.

— М-да… С каждым днем я все больше понимаю, что знаю тебя все меньше и меньше… Так что за долг?

— Я все еще остался должен господу за его помощь и намереваюсь пойти в пешее паломничество по святым местам. Судя по тому, что мне предстоит обойти большую часть Аквилонии, дело затянется месяца на три, как раз к зиме вернусь. И это правило «больше никакой слежки» начинает работать прямо сейчас, не забудьте передать это пфальцграфу, дедушка.