Читать книгу "Докладывать мне лично! Тревожные весна и лето 1993 года - Андрей Орлов"

Как ни хотела дочка отпускать папу; но все-таки пришлось эго сделать. Правда, помогла воспитательница, которая взяла Нину за руку и повела на полдник, сказав, что к чаю дают очень вкусные булочки с повидлом. Как будто все понимая, Ниночка покорно пошла с воспитательницей, на прощание только спросив:

— Папа, а ты завтра приедешь?

Что на это мог ответить Андрей? Он только кивнул, а сам твердо решил забрать дочку отсюда. В общем, это и было сделано ровно через неделю, после того, как Андрей рассказал все Оле. У нес тоже на глазах выступили слезы, и они приняли единодушное решение привезти дочь домой. Когда они вместе с дедушкой возвращались на электричке в Москву, радости ребенка не было предела. Нина всю дорогу что-то рассказывала, смеялась и даже пыталась спеть про голубой вагон.

И вот теперь, спустя девять лет с того памятного дня, когда Андрей ездил в подмосковную загородную дачу в Красково, они, теперь уже все вместе, приехали в пионерлагерь, чтобы проведать Нину, в которой теперь уже трудно было узнать ту маленькую испуганную девочку в синем платьице с влажными от слез глазами.

На удивление Андрея, в пионерлагере было практически невозможно найти кого-нибудь, кто мог бы принять решение отпустить Нину пообщаться с родителями за пределами территории лагеря. Воспитатели, как сказала одна девочка, разъехались но домам, а пионервожатые были на каком-то совещании. Дети были предоставлены сами себе, занимались, кто чем хотел, выходили за забор на речку, наблюдали за лягушками и улитками, как Нина писала об этом в своих письмах.

Андрей, Оля и Сережа приехали вместе с друзьями, которые были на своей матине. Со Славой Андрей дружил третий год, после того, как судьба свела их в российском КГБ, а затем и его преемнике — Агентстве федеральной безопасности, в самое трудное для органов безопасности время. Но с ликвидацией этой структуры и образованием Министерства безопасности Слава после целой серии всяких передряг и пертурбаций оказался на улице и теперь искал для себя достойное применение.

Пухленькая Анечка, дочка Славы и Наташи, была ровесницей Нины, и, хотя их отношения нельзя было назвать дружбой, поскольку они встречались редко, девочки тянулись друг к другу.

Безуспешно пытаясь найти какое-нибудь начальство, Андрей и Оля решили: раз нет никого, кто может дать разрешение, тоща мы выйдем за пределы лагеря без разрешения. Так и сделали. Они расположились на берегу неширокой реки с берегами, поросшими густой травой и кустами. Сережа туг же принялся обследовать окружающую местность, а затем влез на дерево и сверху наблюдал за происходящим. Оля расстелила покрывало, стала вынимать из пакетов овощи, фрукты, бутерброды, сладости. Наташа помогала ей «накрывать на стол». Андрей со Славой разводили костер, а Нина с Аней о чем-то секретничали. Потом девочки стали играть в бадминтон, а Оля достала две аппетитные запеченные курочки, которые она предусмотрительно приготовила накануне.

Все оживленно разговаривали, шутили, смеялись. Был жаркий день, но от реки тянуло прохладной свежестью, летали бабочки, стрекотали кузнечики и где-то вдали квакали лягушки. Казалось, мир прекрасен, и все вокруг создано для того, чтобы наслаждаться этим миром — солнцем, водой, шелестящей зеленью.

Наверное, у каждого, кто сидел тоща на лужайке, были свои заботы и проблемы, но в эти минуты они будто отошли на задний план. Но не у всех! Если бы тоща кто-нибудь внимательно посмотрел в таза Нины, то увидел бы в них глубоко спрятанное чувство грусти и тревоги. Привыкшая прятать свои чувства не только от окружающих, но и от самых близких людей, она не подавала вида, что ей уже невмоготу находиться в этом пионерлагере, нет сил делать вид, что все в порядке, что ей здесь хорошо и весело.

Нина улыбалась шуткам дяди Славы, поддерживала разговор с Аней, пикировалась с Сережей, общалась с мамой и папой, но при этом думала о своем: «Если уж они сдали меня в лагерь, то лучше бы не писали и не приезжали. А так только травят душу! Пока никого не видишь — спокойно, хорошо, даже не думаешь о доме. Зачем только родители разрывают детскую душу?»

Аня подарила Нине маленького желтого цыпленка в яичной скорлупе. Он был такой беззащитный и хрупкий, что у Нины от одного взгляда на него наворачивались слезы. «Что они смеются? — думала Нина, глядя на родителей и их друзей. — Конечно, им радостно, что они уезжают, а мне плакать хочется! Неужели они не понимают, что наносят глубокую рану ребенку?!»

Потом они пекли картошку, но Нине и это очень увлекательное и вкусное занятие не доставляло радости. Она почти все время молчала и как-то виновато улыбалась. Особенно ее раздражало, что папа взял с собой кинокамеру, и все время снимал их встречу, норовя нацелить глаз объектива именно на нее. Она вообще не любила сниматься, а тут, когда она едва сдерживала слезы, попытка запечатлеть ее на кинопленку казалась ей дополнительной формой издевательства.

«Ему бы только заснять все, и совершенно наплевать на мое настроение, на мои чувства! А потом будет хвастаться перед всеми, показывая свои фильмы. А люди не будут подавать виду, что на самом деле он выглядит смешно и даже тупо!» — думала Нина об отце.

Потом, когда вся компания засобиралась, быстро сложив покрывало, посуду и остатки трапезы, а затем подъехала на машине к корпусу из светлого кирпича, Нина торопливо попрощалась со всеми, будто действительно куда-то спешила. Чувство горечи и невысказанной обиды охватило ее. Она уже не мота притворяться и чувствовала, что еще немного и заплачет. Нина резко повернулась и, не оборачиваясь, побежала вдоль стены корпуса, потом зашла за угол и исчезла из виду.

Андрей еще долго смотрел в ту сторону, куда убежала Нина, даже включил камеру, рассчитывая ненароком снять на пленку, как она входит в корпус. Но сделать это было уже невозможно. То ли она уже успела забежать по ступенькам внутрь здания, то ли вообще решила не показываться смотрящим ей вслед родителям.

ВОСПОМИНАНИЯ: «Я тоща очень переживал за Нину. Хотя она внешне не проявляла свои чувства, но в глазах читалась грусть и обида. Я вспомнил время, когда сам ездил в пионерский лагерь, и каждый раз это было для меня тяжелым испытанием. Когда папа и мама приехали первый раз ко мне в родительский день, я еле сдерживал слезы. Просить, чтобы меня забрали оттуда, я не мог, потому, что уже понимал — должен выдержать. Но однажды меня все-таки забрали с собой. Это было еще, когда мы жили в Печорах неподалеку от Пскова. Мне тоща казалось, что лагерь находился очень далеко. Он был километрах в пятидесяти на территории Эстонии. Когда мы возвращались на военном уазике домой, я был самым счастливым человеком на свете» (Из воспоминаний А.П. Орлова).

Весь день пребывания в пионерлагере, все время встречи с дочерью Андрея не отпускало ощущение, будто он вернулся на девять лет назад, когда Ниночка была еще совсем маленькая и он ездил к ней на загородную детсадовскую дачу в Красково. Он несколько раз пытался успокоить ее какими-то бодрыми словами, мол, еще немного, закончится смена, ты вернешься домой… Но каждый раз он натыкался на холодный взгляд дочери. Как же ему тоща хотелось, чтобы она вцепилась ему в руку и спросила, как тоща: «Папа, ты не уйдешь?»