Читать книгу "Потерянные рассказы о Шерлоке Холмсе - Джерард Келли"

Надев тапочки и накинув халат, я взял в руки подсвечник. Я ожидал, что призрак двинется к двери, но вместо этого он скользнул к одной из дубовых панелей рядом с очагом и указал на резное распятие. В следующее мгновение привидение шагнуло сквозь стену и пропало.

Решив, что в келье имеется потайная дверь или комната, я нажал на распятие, но ничего не произошло. Тогда я попытался сдвинуть его в сторону. Неожиданно распятие повернулось по часовой стрелке. Раздался щелчок, и дубовая панель слегка приоткрылась. Распахнув ее настежь, я обнаружил за ней узкую каменную винтовую лестницу, устремлявшуюся вверх. Набравшись храбрости, я выставил вперед руку с подсвечником и принялся подниматься, раздвигая паутину, лезшую мне в лицо. В воздухе пахло затхлостью и плесенью. Лестница привела меня в маленькую комнатушку, располагавшуюся прямо над кельей. Расстояние от пола до крытой свинцом крыши едва превышало полтора метра. В комнатушке стояли грубо сколоченная деревянная кровать, небольшой комод и стул. Все вокруг покрывала пыль, копившаяся здесь на протяжении сотен лет, а мебель была изъедена древоточцами.

Мне доводилось слышать о подобных потайных комнатах в аббатствах и монастырях, в которых скрывались священнослужители во время гонений. Такие укрытия называли поповскими норами. И вот я оказался в одной из таких нор.

Призрак опустился на колени перед комодом и указал на самый нижний ящик, который был слегка приоткрыт. Поставив подсвечник на стул, я наклонился и взялся за ручки. Что же там внутри? Я понимал, что надо быть готовым к чему угодно. Резко и решительно я дернул за ручки. Сгнившая древесина легко поддалась. Передняя часть ящика отломилась, оставшись у меня в руках, и я чуть не упал. Отложив ее в сторону, я принялся корпеть над комодом. Наконец мне удалось выдвинуть нижний ящик, и сразу же все прояснилось. Там, внутри, лежал скелет младенца, завернутый в истлевшее тряпье. Судя по размеру зазора в черепе, оставшегося на месте родничка, который так и не успел зарасти, ребенку на момент смерти было месяца полтора, максимум два.

Я обернулся к Джейн. Призрак с нежностью взирал на останки. На короткий миг я будто бы проник в сознание призрака и увидел ребенка таким, каким он когда-то был, – розовеньким, теплым, очаровательным, мирно посапывающим в самодельной колыбельке. Инстинктивно я почувствовал, что это была девочка.

– Почему же ты ничего не сказала своим мучителям? – спросил я.

Джейн посмотрела на меня и, прикрыв рот рукой, покачала головой, показывая, что ее не случайно взяли в орден сестер-молчальниц. Несчастная послушница была немой!

И в этот момент до меня наконец дошел весь ужас произошедшего, и я разрыдался, не стесняясь своих слез. Я даже близко не мог представить себе муки девушки. Как же она страдала, медленно угасая от пытки, зная, что ее гибель автоматически означает смерть ее новорожденной дочки! Кто услышит слабеющие крики малышки, медленно умирающей от голода в потайной комнате?

Увидев мои слезы, Джейн кивнула, видя, что наконец нашелся человек, который ее понял.

– Я врач и офицер, – произнес я сквозь рыдания. – Клянусь всем тем, что для меня свято, – клятвой Гиппократа и своей присягой ее величеству и родине, – что останки твоей дочери похоронят в освященной земле по христианскому обряду и отслужат по малышке панихиду.

Призрак одарил меня тенью улыбки. Кинув еще один нежный взгляд на останки дочери, Джейн подняла лицо к потолку, воздела руки и пропала.

Некоторое время я стоял на коленях у комода, пытаясь переварить все то, что со мной случилось. До меня дошло, что за все те сотни лет, что минули с момента трагедии, никто даже не попытался понять, что нужно Бедной Послушнице. Все без исключения в ужасе бежали от нее. Тяжело вздохнув, я вернулся в Горницу скорби. Теперь мне было нечего бояться, и я спокойно проспал всю ночь.

На следующее утро я встретил Холмса по дороге в трапезную.

– Французы бежали! – радостным голосом сообщил мне детектив. – Отбыли с первыми петухами. Скатертью дорога. Послушайте, вы выглядите так, словно вам встретилось привидение, – добавил он, вглядевшись в мое измученное лицо.

– Вы, как всегда, на редкость проницательны, Холмс, – горько ответил я.

Как только мой друг понял, что я не шучу, улыбка тут же исчезла с его лица.

– Боже, Уотсон, что случилось?

– Лучше я вам расскажу позже. Это не для посторонних ушей, – ответил я, поскольку мы уже уселись за стол.

Несмотря на то что завтрак заслуживал наивысших похвал, я практически ничего не ел. Пожалуй, впервые в жизни я лишился аппетита. Несколько позже, когда все начали разъезжаться, я сказал Холмсу и миссис Хадсон, что связан кое-каким обещанием и потому вернусь в Лондон позже.

– Если вы не возражаете, старина, я составлю вам компанию, – ответил Холмс.

– Буду только рад, дружище, – ответил я.

– Ну что ж, жду вас дома, на Бейкер-стрит, – улыбнулась миссис Хадсон.

Когда мы остались с Холмсом наедине, я рассказал ему о том, что случилось ночью.

– Если бы мне поведали об этом не вы, а кто-нибудь другой, ни за что бы в жизни не поверил, – признался Холмс.

Я отвел друга в Горницу скорби, открыл потайную дверь, после чего мы поднялись наверх в секретную комнатушку, где я и показал ему останки дочери Джейн Стайлс. Даже циничный, хладнокровный, невозмутимый Холмс был тронут и растроган до глубины души.

Когда мы стали спускаться по лестнице, он произнес:

– Обещаю вам, Уотсон, что больше никогда, даже в шутку, не поставлю под сомнение вашу храбрость и мужество. Для меня огромная честь называть вас своим другом.

* * *

Как вы сами понимаете, нам пришлось задержаться в монастыре. В близлежащем городишке Лоутон я отыскал плотника, и он в три дня изготовил кленовый гроб, обитый по моей просьбе белым сатином. Я договорился с местным священником, и он отслужил в монастырской церкви панихиду. Также я заплатил одному крестьянину, и он вырыл могилу на монастырском кладбище.

Под чтение заупокойной мы с Холмсом опустили в могилу маленький гробик. Стояла осень, на землю осып́ались листья, отчего казалось, что деревья плачут. Я обратился к Небесам с искренней молитвой: «Лети, родная душа, твоя несчастная мама заждалась тебя. Вы слишком долго были в разлуке. Боже Всемогущий, дозволь рабе Своей Джейн Стайлс веки вечные быть вместе с ее дочкой и любить ее до скончания веков. Аминь».

* * *

Идя с чемоданами к выходу из монастыря, мы с Холмсом миновали залу, в которой проходили спиритические сеансы. Мое внимание привлекла планшетка с листком бумаги и карандашом, все еще лежавшие на столе. На бумаге было написано: «Beâtus Medicus, Tibi gratias ago. Hoc erat in votis. Deus vobiscum. Джейн».

– Что это значит? – спросил Холмс.

– «Благословенный доктор, твоею милостью я свободна. Таково было мое желание. Да пребудет с тобой Всевышний. Джейн».