Читать книгу "Выдающийся ум. Мыслить как Шерлок Холмс - Мария Конникова"

Важно то, как вы воспринимаете себя. Воспринимайте себя по жизни как охотника, и скорее всего, обретете возможность «охотиться» успешнее. Неважно, решите вы задуматься о возможности существования эльфов или нет, – будучи охотником, вы подойдете к этому вопросу обдуманно. Он не застигнет вас врасплох.

В 1983 г. история об эльфах из Коттингли приблизилась к логическому завершению. По прошествии более чем 60 лет после того, как эти снимки впервые были обнародованы, семидесятишестилетняя Фрэнсис Гриффитс выступила с признанием: эти фотографии – подделка. Или, по крайней мере, четыре из них. Эльфы были нарисованы ее старшей кузиной и поставлены стоймя с помощью шляпных булавок. Такое «доказательство», как пупок, который Конан Дойл якобы заметил на первом снимке, на самом деле не что иное, как булавка. Но последняя фотография подлинная. По крайней мере, так утверждала Фрэнсис.

Спустя две недели с заявлением выступила Элси Хилл, урожденная Райт. Это правда, подтвердила она, хотя поначалу хранила молчание. Она нарисовала эльфов сепией на тонком бристольском картоне и раскрасила их акварелью, пока родителей не было дома. Она же закрепила их на шляпных булавках, воткнутых в землю. Сами фигурки были переведены из выпущенной в 1915 г. книги «Подарок принцессе Мэри» (Princess Mary Gift Book). А как же последний снимок, который Фрэнсис упрямо называла подлинным? Фрэнсис даже не видела, как он был сделан, сообщила Элси газете The Times. «Я страшно горжусь этой фотографией – я сделала ее сама, собственным хитроумным способом, дождавшись подходящей погоды, – объяснила она. – Его секрет я открою на самой последней странице своей книги».

Увы, эта книга так и не была написана. Фрэнсис Гриффитс умерла в 1986 г., а Элси – два года спустя. Сторонники подлинности пятой фотографии находятся до сих пор. Эльфы из Коттингли никак не желают умирать.

Но, может быть, – может быть – Конан Дойл как охотник избежал бы подобного заблуждения. Если бы он отнесся к самому себе (и к девушкам) чуть более критически, копнул поглубже, возможно, он сумел бы сделать выводы из своих ошибок, как это удавалось созданному им сыщику. Несмотря на приверженность спиритуализму, Конан Дойл не принял во внимание единственную страницу о Шерлоке Холмсе, обязательную при вдумчивом подходе.

У. Х. Оден писал о Холмсе:

«Его отношение к людям, его методика наблюдений и выводов роднят его с химиками или физиками. Если он выбирает в качестве объекта изучения людей, а не неодушевленную материю, то лишь потому, что исследования последней не столь исполнены героизма и сравнительно просты, так как она не лжет, что люди делают сплошь и рядом, следовательно, имея дело с ними, надо быть вдвое наблюдательнее и придерживаться вдвое более жесткой логики».

Сэр Артур Конан Дойл мало что ценил так же высоко, как героизм. Однако он так и не осознал, что существа, на которых он охотился, – такие же люди, как те, которых он создал. Он не был вдвойне проницательным, логичным и придирчивым. Но, возможно, с помощью склада ума им же самим созданного сыщика он смог бы стать тем, кто никогда не забывает, что люди способны лгать и лгут, что все могут допускать ошибки и всем свойственно ошибаться, в том числе и нам самим.

Конан Дойл не мог предвидеть, в каком направлении развивается наука. Он высказал максимально точные предположения, какие смог, придерживаясь рамок, которые установил для себя и которые, добавлю, сохраняются по сей день. Несмотря на уверенные прогнозы Уильяма Джеймса, наши знания о силах, управляющих нашей жизнью, обогнали на световые годы самые смелые предположения сэра Артура в том, что касается природных явлений, но, когда речь заходит об объяснении сверхъестественного, они по-прежнему остались на уровне 1900 г.

Но дело не в Шерлоке Холмсе и Артуре Конан Дойле и, если уж на то пошло, не в Дэриле Беме или Уильяме Джеймсе. Все мы существуем в рамках наших познаний и контекста. И нам следует крепко помнить об этом. Если мы не можем вообразить чего-либо, это еще не значит, что его не существует. Если мы терпим фиаско из-за нехватки знаний, это не значит, что наше положение безнадежно или что мы уже не в силах учиться. Если речь заходит о разуме, все мы способны быть охотниками.

ЧИТАТЬ ДАЛЕЕ О ШЕРЛОКЕ ХОЛМСЕ

«Женщин вообще трудно понять…» – рассказ «Второе пятно» (The Adventure of the Second Stain).

«Если дьявол действительно захотел вмешаться в людские дела…», «Уединение и покой были необходимы моему другу…» – повесть «Собака Баскервилей», гл. 3 «Задача».

«Внешнее бесстрастие мгновенно сменилось бешеной энергией…» – рассказ «Дьяволова нога».

«Если у человека такие бакенбарды и такой красный платок в кармане, у него можно выудить все что угодно, предложив ему пари…» – рассказ «Голубой карбункул».

«Самое главное, имея дело с простыми людьми, не давать им понять, что хочешь что-то узнать у них…» – повесть «Знак четырех», гл. 8 «Нерегулярные полицейские части с Бейкер-стрит».

«Если будет выписан ордер на арест, ничто на свете уже не сможет спасти его…» – рассказ «Убийство в Эбби-Грэйндж».

«Если вы захотите включить этот эпизод в свою хронику, милый Ватсон, приведите его как пример временного затмения…» – рассказ «Исчезновение леди Фрэнсис Карфакс».

«Я склонен думать…» – повесть «Долина страха».

Заключение

Вальтеру Мишелу было девять лет, когда он пришел в подготовительный класс начальной школы. И это не значит, что родители пренебрегали его образованием: просто мальчик не говорил по-английски. Шел 1940 год, семья Мишела только прибыла в Бруклин. В числе немногих еврейских семей ей посчастливилось покинуть Вену вскоре после захвата ее нацистами весной 1938 г. Причина заключалась не только в везении, но и в предусмотрительности: семья обнаружила принадлежавшее давно умершему деду с материнской стороны свидетельство о гражданстве США. Видимо, он получил его, пока работал в Нью-Йорке в 1900 г., прежде чем вновь вернулся в Европу.

Но, отвечая на вопрос о самых первых воспоминаниях, Мишел заговорил бы не о том, как молодчики из гитлерюгенда наступали ему на новенькие ботинки, толкаясь на тротуарах Вены. И не о том, как его отца и других мужчин-евреев вытаскивали из квартир и заставляли маршировать по улицам в одних пижамах, с ветками в руках, изображать пародию на традиционное еврейское шествие в честь начала весны. (Отец Мишела перенес полиомиелит и не мог передвигаться без трости. Поэтому маленькому Мишелу пришлось смотреть, как его толкают из стороны в сторону в толпе.) Вряд ли он вспомнил бы и бегство из Вены, время, проведенное в Лондоне, в гостях у дяди, и переезд в США, когда началась война.

Скорее всего, Мишелу вспомнились бы первые дни в подготовительном классе, когда ему, едва способному произнести по-английски несколько слов, пришлось сдавать тест на коэффициент интеллектуального развития. Неудивительно, что результаты теста оказались неважными. Выросший в условиях другой культуры, Мишел сдавал тест на чужом языке. Тем не менее его учительница была поражена. По крайней мере, так она сказала Мишелу, не скрывая разочарования. Ведь иностранцам положено быть умными! Она ожидала от него гораздо большего.