Читать книгу "Нефть - Марина Юденич"

В ноябре 2000 г. Б. Асад принял решение возобновить прокачку нефти по действующему нефтепроводу Киркук-Банияс (500 миль), через который ежедневно пропускается около 150 тыс. баррелей нефти. После завершения ремонта мощность указанного нефтепровода составит 800 тыс. баррелей в день.

Для проблемной сирийской экономики это чрезвычайно важно. Сирия покупает нефть у Ирака по цене 10–15 долларов за баррель, перерабатывает ее и экспортирует продукты переработки наряду со своей нефтью по существующим мировым ценам. Транспортировка значительного количества иракской нефти через территорию Сирии осуществляется в обход санкций СБ ООН.

От поставок свой нефти в Сирию Багдад может получать около 2 млн долларов в день.

Да, что ж тут комментировать? Стив был удивлен дважды — и скоростью, и аппетитами сирийцев и иракцев. И тем, что большой Тони запросил комментариев.

Что ж тут комментировать — еще одна огромная брешь в нашей и европейской экономике. Иными словами — баррель с уже критических для нас 35 долларов легко подскочит до 50 долларов. А это сейчас для Буша будет швах. Причем очень большой швах. И что уж тут говорить о серьезности последствий? Большой Бен, как сказала сегодня Кондолиза, мог и сам прочесть мне лекцию на эту тему. Если бы захотел. Разумеется, Стив написал вежливый ответ, потом — подумав — на всякий случай переслал письмо с вложением Мадлен, и только потом, наконец, откупорил бутылочку красного калифорнийского и, устроившись у телевизора, взялся за проспекты.

Через пару часов он уже знал, что летит в Париж завтра. Ему был известен номер рейса и, разумеется, время отлета, а также отель в Париже, где его будет ждать одноместный номер с окнами на Сену. Из Парижа он летел прямо в Москву — полбутылки красного калифорнийского сделали свое дело.

И про этот перелет тоже все было известно, и про отель в Москве, — на всякий случай, — Стив был уверен, что найдет кров под крышей одного из домов Лемеха. И он был почти счастлив. Калифорнийское закончилось как нельзя более кстати, иначе парижский рейс мог бы отмениться вовсе. Но бутылка была пуста, Стив умеренно пьян и настолько еще разумен, что, аккуратно разобрав постель, улегся спать, не забыв пожелать Лизе спокойной ночи.

2003 ГОД. МОСКВА

Разумеется, Лиза просчитала все филигранно. И я не то, чтобы сомневалась в ее расчетах и знании Лемеха — двадцать лет совместной жизни легким жестом не сбросишь со счетов. Это гиря пудовая, она давит на плечи, но она же — таит в себе огромный массив знаний, из которого — если на плечах хорошая голова — в нужную минуту можно извлечь одно-единственное, важное и необходимое именно сегодня. Она все сделала именно так — и так, по ее, все и вышло. Лемех не просто обрадовался мне, он впал в эйфорию и с криком: «Ну все, теперь мы точно победим!» — долго кружил меня по комнате. Потом посерьезнел. Усадил в кресло напротив — но близко, и постоянно, случайно вроде, коротко и слабо дотрагивался руками — до колена, до руки, до плеча… Старый прием — уж не знаю, научили его всему этому американские консультанты или — как я — прочел когда-то в глянцевом журнале. Но тискал основательно. Я терпела.

— Ситуация сложная. Я встречался с помощником президента по национальной безопасности, госсекретарем, людьми из СНБ. Ситуация у них патовая. Понятно, что война в Ираке была опасной авантюрой. Но авантюры — даже опасные — порой оборачиваются успехом. Тем, кстати, и живут авантюристы. Эта не обернулась. И они завязли. Прогнозы по нефти — он произнес слово как заправский нефтяник, с ударением на последнем слове. И я чуть было не усмехнулась — давно ли ты, душенька, профессионал этого нефтяного дела — самые радикальные. При определенном стечении обстоятельств уже к середине этого века — до сотки за баррель. Ну, и газ, разумеется, без которого Европа просто замерзнет. Поверь — никто не хочет нам зла. Ни у кого в голове нет бредовых мыслей — захватить, поработить, подчинить Россию. Есть единственное понятное и — согласись — справедливое желание стабилизировать ситуацию в этой области, до четкого, почти математического понимания — в этом году мы имеем столько-то и платим за это столько, в следующем — тоже, если возникают новые обстоятельства — они разрешаются в ходе переговоров. И главное. Нефть это нефть. Газ это газ. Это бизнес, и он никогда — ни при каких обстоятельствах — не должен превращаться в оружие политического шантажа.

— А превращается?

— А ты не знаешь? Пойми. Мир принял его с симпатией. Закрыли глаза на все — на гэбэшное прошлое, на то, что за спиной — пустота.

— То есть?

— Времена одиноких монархов прошли. Сегодня лидер государства может функционировать спокойно и уверенно только в том случае, если за его спиной надежно поддерживающий его крупный бизнес, сильные политические структуры, силовики, наконец, армия, хотя это, разумеется, не лучший и совсем не демократический вариант, его любят средства массовой информации.

— Ну, эту любовь вполне в состоянии обеспечить крупный бизнес.

— Молодец! Это я уже пошел на второй круг.

— И — главное — он принят и понят лидерами мирового сообщества, понятно, что мы имеем в виду США. Так вот — ничего этого за ним не стояло. И на это закрыли глаза. И пустили за стол — как ровню. И целых три-четыре года честно пытались договориться. Порой — манкируя собственными интересами, переступая через собственное «я» — если хочешь. Речь-то идет о руководителе сверхдержавы.

— Ты о Буше?

— Ну, разумеется. Тщетно.

— Погоди, я последние годы — как ты знаешь — была довольно далека от политики. И вообще — вашего олигархического мира.

— Да. — Лемех картинно закрывает глаза, собирает морщины у переносицы, цепляет их двумя пальцами правой руки — словом, демонстрирует собственную вину, справедливость моего упрека и раскаяние. Потом сползает с кресла, встает на колени и обнимает меня, пытаясь прижать к себе как можно крепче. Чтобы я почувствовала уж наверняка — теперь эта добрая раскаявшаяся сила — со мной. Вернее — за мной, и если надо — встанет во всей своей богатырской мощи, отстаивать мои интересы. Такая аллегория. — Прости. После гибели Кирилла мы — впрочем, «мы» пусть объясняются сами — я повел себя, как последняя свинья. Грязь. Прости. Прости, пожалуйста, если сможешь.

— Успокойся, Леня и встань, мне трудно говорить — ты зажал мне рот. Никакая ты не свинья. Ничего ты не должен ни мне, ни Кириллу. Это жизнь, и она развивается по своим законам, чем выше социумы, тем более они замкнуты. Бывшим — женам, вдовам… да кому бы то ни было с меткой «бывший» — там делать нечего. И это правильно, человек может существовать и чувствовать себя комфортно только в своем социуме. Скажу тебе больше — не уверена, что мы не поступили бы так же, случись что с тобой. Тьфу, тьфу, тьфу, разумеется… — я стучу по подлокотнику кресла и попутно замечаю всплеск откровенного страха в глазах Лемеха. Ну, это понятно. Умирать страшно всем.

Он быстро возвращается в кресло, но до конца еще не вышел из роли, мнет переносицу, отрицательно мотает головой: ты не права, нет, не права. Мы люди.